(Веллет) - На кресте рука (СИ)

видел карту, — еще более укоризненно заметил собеседник. — Мы смотрели вместе.

Герцог раздраженно поддернул плащ:

— Я не очень-то силен в науках. Масштабы, местности… Мне в юности не до изучения теории было. Это ты у нас любитель корпеть над пыльными фолиантами в пыльной библиотеке.

— Не любитель, — строго заметил тот, а потом усмехнулся — совсем как герцог. — Понимаю, ты в юности был занят учениями практическими — как пить и под стол не валиться, как юбки задирать…

— А не пошел бы ты к черту, — заулыбался Анри — диакон Доминик всегда умел его развеселить.

Духовное лицо показалось в поле зрения и тоже расплылось в улыбке:

— Не пойду, ибо сказано в Писании: «Противостойте ему твердою верою, зная, что страдания случаются и с братьями вашими в мире».

В этот момент с места схватки раздался особо омерзительный звук, и Анри, скривившись, бросил:

— Да, дерьмо случается.

Доминик вздохнул и отер лоб рукавом — его длинная рубаха норовила вылезти из-под доспехов со всех сторон.

— Если бы я не знал, что это никак не возможно, опасался бы, что еще через несколько месяцев я окончательно почернею и буду носить кольцо в носу.

— Кольцо в носу? — Анри явно задумался. — Это было бы интересно, но, боюсь, епископу не понравится.

— Я не племенной бык, — фыркнул диакон. — Хотя насчет рогов на своей голове… Не уверен.

— Ты же духовенство, — хмыкнул в ответ де Гривуа. — Учитывая твой обет безбрачия, этих рогов на голове ты иметь не можешь. А если имеешь… То на месте епископа я бы принюхался к тебе повнимательнее.

Доминик разом посерьезнел и строго качнул головой:

— Когда я слышу твои речи, опасаюсь, что в тебя прилетит молния. Но Господь безмолвствует, а значит, его терпение поистине безгранично…

Анри ухмыльнулся и перебил:

— …или ему просто забавно смотреть на меня.

Но Доминик закончил вовсе не так:

— А вот я, увы, слаб. И мое терпение куда короче. Еще одно слово, Анри, и…

— И?.. — герцог обернулся с крайне вызывающим видом.

Однако разговор пришлось прервать. Схватка впереди начала подходить к концу, и раздался чей-то голос. Анри плохо понимал речь неверных, но в этом голосе явно звучала сталь и привычка повелевать… Такое не подделаешь.

Доминик тоже отвлекся и заволновался:

— Граф, — он единственный в отряде не преувеличивал могущества своего предводителя, — вам следует немедленно вмешаться. Воины разгорячены боем и этим страшным солнцем. Жажда обычная и жажда убивать может сослужить нам скверную службу.

— Шлем надень, — буркнул в ответ де Гривуа и, не дожидаясь ответа, тронул бока скакуна коленями.

Услышать «граф» вместо «герцог» было не очень приятно, но, с другой стороны, кому, как не святому отцу не знать лжи, подхалимства и преувеличений? Уж кто первый из вассалов назвал его герцогом, сам герцог Кондомский не помнил. Но с тех пор прошло немало времени, и он привык. Он действительно бывал при королевском дворе, имел знатное происхождение… Но «герцог» звучало куда лучше, чем «граф». И если бы не эта война, вряд ли сам Анри в ближайшие годы вспомнил… Тут пришлось отвлечься.

Караван вместе с охраной уже был разбит. Бурый от крови песок, истоптанный десятками лошадиных копыт, был взрыт; вокруг валялись тела, да и арбе досталось: кто-то — видно, случайно — перерубил одну из осей, и повозка просела на один бок. К арбе жался невысокий мужчина средних лет в богатых одеждах. Ихрам его сбился на сторону, обнажая лысую, как колено, голову, похожую на куриное яйцо. Неверный что-то восклицал, хотя напуган был изрядно.

Герцог Анри вальяжно выдвинулся и, небрежно растолкав воинов, вопросил на французском:

— Ты кто?

Церемонии, на его взгляд, были излишни.

К его изумлению, неверный — а точнее сказать, уже пленник — заговорил на невнятном… франкском. Французским это назвать было сложно, но понять удавалось.

— Я — посол от великого Саладина. Он дал мне солдат, охранную бумагу и обещал безопасность. Почему вы не прочли?

Герцог только теперь заметил смятый лист в прижатых к груди пленника руках и фыркнул: