Светлана Васильевна Кекова - Тени летящих птиц

Светлана Кекова ТЕНИ ЛЕТЯЩИХ ПТИЦ

* * *

Это — моё прощенье, это — мой дар тебе:

эхо в пустом ущелье, отблеск луны в воде,

шелест листвы осенней, тени летящих птиц,

это — моё спасенье — помнить одно из лиц,

то, где любовь гостила, словно в реке вода…

Да, я тебя простила, да, я простила, да.

Славила милость Божью, тайной судьбы узор,

и осквернённый ложью, ведомый всем позор.

Помнишь, что мир, как танец, рос в глубину и вширь?

Баловень, иностранец, прыгал в снегу снегирь.

И очевидец тайны, брат моего греха

вдруг обрывал случайно тонкую нить стиха.

Да, не могу понять я — кто ты и что с тобой,

Ангел меняет платье в вечности голубой.

Старая ткань слиняла — лёгкий покров души.

Помнишь, как я меняла жизнь на твои гроши?

Стало тепло на свете, ландыши расцвели,

плачут тихонько дети в разных концах земли…

* * *

Буду птицей, в светлом тумане реющей,

иль осокою, щеку пространства бреющей,

то лисицей хитрой, то резвой белкою,

на твоих часах — часовою стрелкою.

Опустилась ночи завеса плотная,

закричала в воздухе выпь болотная,

за свою свободу от сети ратуя,

сом в осоку спрятал лицо усатое.

Затихает к вечеру ветер дующий,

брошу я кольцо в океан бушующий,

чтобы быть причастной земной материи,

стану каплей крови в твоей артерии.

Вместо звёзд горят над землею факелы,

вместо птиц парят над водою ангелы,

без больших надежд на своё спасение

буду мёртвым, чающим воскресения…

* * *

1

Я ушла далеко по дороге, заросшей бурьяном,

миновала пустырь, где репейник торчит Д’Артаньяном,

заглянула в окно низкорослой последней избушки —

на стене крепостной в это время палили из пушки.

Тополь рядом с избушкой был светом пронизан багряным,

а в зелёной листве соловей заливался Бояном,

было самое время мне вспомнить о Чёрной Каяле,

но меня зазывали купцы и манили бояре,

и задумчивый князь мне рассказывал детские сказки,

что купцам и певцам не страшны половецкие пляски.

2

Я плыла по реке, по реке я плыла в половодье,

загоняли коней или в воду бросали поводья

то потомки Трояна, то Велеса юные внуки,

из зелёной воды я тянула прозрачные руки,

с ожерельем на шее, с браслетом на левом запястье

воздух я целовала — и это считала за счастье.

А волна на волну набегала прозрачною кровью,

чтобы в шуме прибоя любовь рифмовалась с любовью.

3

В доме, брошенном мною, пелёнки над печкой сушились,

а в зелёной траве муравьи и жуки копошились,

и в саду за забором, под старой мичуринской сливой

с толстым томом подмышкой сидел мой отец молчаливый.

Как ребёнок большой, он рассматривал ложки и вилки

и гранёный стакан сквозь стекло от зелёной бутылки.

Мама резала хлеб (о, как сердце усталое сжалось!),

и сестрёнка моя за подол материнский держалась.

4

Я не знаю сама — фарисея прощает ли мытарь?

Блудный сын Святослава, ты, птиц убивающий Игорь,

или воин безвестный, умерший с улыбкою детской, —

русским золотом выстлано ложе реки половецкой.

Все богатства мои спят на дне окаянной Каялы,

чьи огромные волны бывают черны или алы.

А волна на волну набегала прозрачною кровью,

чтобы в шуме прибоя любовь рифмовалась с любовью.

Я пространство земли за холмами теряю из вида —

и выходит из вод не блудница, а дева Обида.

5

А отец мой, уснув на высокой кровати из тиса,

держит в правой руке, как жемчужину, зёрнышко риса,

чаша с синим вином на квадратной стоит табуретке,

а в пространстве ином над могилой качаются ветки.

Нужно ночью вставать, одеялом детишек укутать,

задремать и очнуться, окончательно всё перепутать,

колыбельную петь так, как листьями плещет осина,

на старинный мотив «возвращения блудного сына»…

* * *

Жизнь опять очнулась, надела гиматий синий.

Что мне делать с телом — этой --">