Маргарита Мастеркова-Тупицына - Эрик Булатов

серия

имена
names

project

Ад Маргинем Пресс

Erik
Bulatov /
Margarita Tupitsyn

Эрик
Булатов /

Маргарита
Тупицына

УДК 75.071.1(47+57)Булатов Э.
ББК 85.143(2)6-8Булатов Э.
T85
Данное издание осуществлено в рамках совместной издательской программы
ООО «А в кубе», RDI Culture и ООО «Ад Маргинем Пресс»
This book is published as a part of co-operative publishing programme
of А3, RDI Culture and Ad Marginem Press
Оформление серии — ABCdesign
Редактор английского текста — Анна Асланян

Т85
Тупицына, Маргарита
Эрик Булатов = Erik Bulatov — М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. — 60 с. : ил. —
(Серия «Имена»). — Текст парал. рус., англ.
ISBN 978-5-91103-215-9
©
©
©
©

Маргарита Тупицына, 2014
Эрик Булатов/ADAGP (Paris)/РАО (Москва), 2014
ООО «А в кубе», 2014
ООО «Ад Маргинем Пресс», 2014

5

Маргарита Тупицына
Эрик Булатов:
Картина как проект
Xудожники и историки искусства, сумевшие зафиксировать конец ХХ века в иконических образах или амбициозных публикациях, преуспели благодаря тому, что
их творческие и интеллектуальные усилия охватывали
широкий спектр социокультурной проблематики. Эрик
Булатов — один из таких художников; в трех вариантах
картины «Русский ХХ век» он создал метафоры тех политических и эстетических конфликтов, которые оказались
жизненно важными для него и его поколения. Первый
из этих холстов, написанный в 1990 году, вскоре после
переезда на Запад, — аллегория эпохи, обагренной
кровью. На переднем плане виден небольшой российский городок; он просматривается с высоты птичьего
полета и фактически не выдерживает конкуренции с более масштабным, фронтальным изображением церкви.
Позади города ландшафт рассечен красной рекой, как
бы впадающей на уровне горизонта в вертикальную
плоскость с встроенными в нее римскими цифрами ХХ
(белого цвета). Каждая напоминает крест, на котором
римляне распинали христиан. Вторая версия «Русского
ХХ века» отличается от первой добавлением облаков;
их движение вдоль красной стены сводит на нет символическое воздействие этой цветовой доминанты.

По контрасту с предыдущими версиями композиция
третьего варианта, созданного за год до завершения
ХХ века, значительно изменена. Хотя город и церковь
те же самые, река обрела натуральный (речной) цвет,
а красная стена уступила место небу. Все те же римские
цифры, ставшие красными, «уплощены, геометризованы,
упорядочены: мир кажется антиестественным, антимиметичным, антиреальным»1. Так выглядит искусство, «повернутое спиной к природе»2. Цифры ХХ образуют решетку,
которая «учреждает автономию художественных форм»3.
Прощание Булатова с русским двадцатым веком
четко отделяет эстетические и интеллектуальные интересы художника от того, чем занимались его коллеги на
протяжении четырех десятилетий. Замечу, что речь идет
о картине как проекте, а не о живописных практиках
(malerisch) в рамках станковизма. Настаивая на этом
различии, я подвергаю сомнению не станковизм как
таковой, а ту (присущую ему) эксплуатацию живописной
субъективности, которая препятствует созданию дискурсивных моделей. Если для модернистов станковизм был
эстетической практикой, то соцреалисты использовали
его для фабрикации идеологического конструкта (советский эйдос). Возвращаясь к «картине как проекту»,
добавлю, что наряду с другими художниками-нонконформистами Булатов осуществлял этот проект, не
участвуя в институциональных структурах и не уповая
на внимание критики и зрительской аудитории. Вот
почему его карьера — уникальный послевоенный фено-

Эрик Булатов

6

7

мен, демонстрирующий, каких высот можно достичь за
пределами индустрии культуры.
Неофициальная карьера Булатова началась
в 1966 году. Начало было положено черно-белым диптихом «Горизонталь I» и «Горизонталь II», плоскости
которых разделены узкой горизонтальной полосой.
Можно предположить, что, редуцируя цветовую гамму
этих работ, их автор — с такой же ясностью, как и более
ранние адепты монохромности, — продемонстрировал
свое разочарование в экспрессионизме, в котором
многие представители диссидентского модернизма4
видели альтернативу соцреализму. Однако в отличие
от опытов его соотечественника Александра Родченко,
булатовский живописный редукционизм не возвещал
конца работы на холсте. Булатов также не был звеном программы, связанной с репрезентацией «ничто»
и стремлением акцентировать --">