Лев Иванович Ошанин - Вода бессмертия

Лев Ошанин ВОДА БЕССМЕРТЬЯ

(Роман в балладах)

Вступление

История душу мою полонила,

Когда довелось мне стоять в тишине

Над водами Ганга, Евфрата и Нила

В раздумьях о самом сегодняшнем дне.

Под ржанье и топот бесчисленный конский

Сначала случайно, потом неспроста,

Дороги, где шел Александр Македонский,

Как музыку боли читал я с листа.

Он кто? Полубог справедливый и добрый?

Счастливец, из тех, кто не гибнет в огне?

Жестокий философ? Великий географ?

Иль просто убийца на черном коне?

Ушедшие полузабытые тени

Ложатся на камни сегодняшних дней.

Чтоб нам открывалось столетий сплетенье,

Чтоб самое дальнее было видней.

БАЛЛАДА О ДОБРОТЕ

Когда Александр Македонский

Прошел по персидской земле,

Удача за ним, как девчонка,

Бежала в крови и в золе.

И, суд победителя правя,

Ликуя, казня и даря,

Уже о всемирной державе

Колотятся мысли царя.

Теперь города не боролись,

Встречая его храбрецов,—

И вот он вступил в Персеполис —

В персидскую песню дворцов.

Племен многоречье связал он

И дарит им царственный мир —

Под сводами тронного зала

Пирует герой и кумир.

Напрасно ворчат македонцы,

Что много чужих за столом,—

Над ним азиатское солнце

И знатные персы при нем.

В кругу полководцев владыка,

С которыми слава полней,—

Играет бровями Фердикка,

И крутит усы Птолемей,

А царь мимо званого люда

Глядит изумленно вокруг

На тонкую роскошь, на чудо

Неистовых варварских рук.

В плену златотканых полотен

Колонны на всю высоту…

Не зря его сам Аристотель

Учил понимать красоту.

А чаша за чашей… Хмелея,

В веселье своем не таись!

И пьет у колен Птолемея

Ночная гречанка Таис.

Она появилась как шалость,

Потом полудетским огнем

Его обожгла, и осталась

На многие версты при нем.

Поднявшись с колен, пламенея,

Неся на одежде зарю.

Ночная душа Птолемея

Приблизилась с чашей к царю.

Он встал ей навстречу нежданно,

Как будто сама красота

Зовет его гибкостью стана

И гордою линией рта.

Он слышать слова ее хочет.

Но что с ней? Под сводом дворца

В тенях подступающей ночи

Таис не поднимет лица.

Темнее ливанского кедра….

Ресницы опущены вниз.

Он молвил:

           — Сегодня я щедрый,

Проси чего хочешь, Таис.—

Живая она или снится?

Забава она иль беда?

Таис поднимает ресницы;

— Все выполнишь, солнечный?

                               — Да. —

Она, позабыв о веселье,

Кривя вызывающий рот.

Срывает с себя ожерелье.

Одежду из пурпура рвет.

— Ты с персами пьешь эти вина,

Неужто забыть мы должны,

Как персами были Афины,

Афины мои сожжены! —

Царь с поднятой чашею замер.

— О чем же ты просишь меня? —

Таис потемнела глазами.

— Чего же ты хочешь?

                           — Огня! —

Исполнена пьяной отваги,

Беспутною местью горя,

Хватает пылающий факел,

Несет его в руки царя.

И персы ресницами машут —

Как примет он женскую речь?

В руках его факел и чаша.

Что станет он — пить или жечь?

А вечный любимец удачи,

Прищурясь, оглядывал зал —

— Искусней, щедрей и богаче

Он чуда на свете не знал.

Но, словно москиты за пояс,

Ползут в его душу слова:

Пока будет жив Персеполис —

И Персия будет жива.

И кажется роскошь немилой,

Неполным его торжество —

Быть деспотом в варварском мире

Учил Аристотель его.

Гремят македонские трубы —

Одна его воля светла.

Целует он женщину в губы

И делает шаг от стола.

— От имени конных и пеших,

Порожняя чаша, катись…

А ну, почему не потешить

Ночную гречанку Таис.

Таис на колени упала,

Храня его губ теплоту,

За ним меж колоннами зала

Глаза ее чертят черту.

Качается тень великана.

Над персами факел царит,

И занавес златотканый,

Царем подожженный, --">