Лев Иванович Ошанин - Вода бессмертия

сказочен мир и бездонен

В бессонном тумане сна.

А может, мне просто недужно

В каютной глухой полутьме…

Зачем это боцману нужно?

Усатый торчит на корме.

Боцман, как спутник вечный,

Уходит глубоко в сон,

И слышу я нечеловечный

Протяжный и нежный стон.

Ломаются в полукруге

Клинья лунных полос.

…И вижу я гибкие руки

И золото зыбких волос,

И смотрят снизу безмолвно,

Прямо в сердце скользя,

Впитавшие звезды и волны

Распахнутые глаза.

Я чувствую каждый мускул,

Готовый налиться борьбой.

И вдруг она шепчет по-русски:

— Ты взял бы меня с собой…

Откуда она? Из Бейрута?

Но здесь ведь неблизко земля.

Так где ж опустела каюта?

С какого она корабля?

Мир смолк, словно смыт потопом.

Лишь крови слышу прибой,

И снова гремит ее шепот:

— Ты взял бы меня с собой…—

И все перепуталось разом.

И в памяти нет ничего.

В привычное, в то, что рядом,

Врывается волшебство.

И крутят века киноленту —

Смотри, удивляйся, пиши!

…Я позже узнал легенду

Прибившейся к нам души.

Века перепутав и веры,

Откинув прошлое прочь,

Несчастная дочь Искандера,

Ослушная дочь Искандера

Ко мне приплыла в эту ночь.

Пусть время тропинку прочертит

В тот век македонских гроз,

Когда он Воду Бессмертья

Из Царства Мрака принес.

Один Искандер был достоин

Пригубить волшебный флакон,

Но даже глотка перед боем

Отпить не давал себе он.

А дочери нету закона —

И в приступе жажды она,

Не ведая тайны флакона,

Его осушила до дна.

Застав ее в эту минуту,

Как в битве рванувшись плечом,

На дочь свою тяжко и люто

Отец замахнулся мечом.

И в ужасе, в горе, в укоре

Исчезла в высоком окне,

Ушла в неприютное море,

Русалкой очнулась на дне.

Бессмертная и молодая,

Красивей и слаще любой,

Она повторяет, страдая:

— Ты взял бы меня с собой…

Мне вырастить племя русалок

Назначено было судьбой.

Я так без людей устала…

Ты взял бы меня с собой!

А я ничего не знаю,

Я шепот ее ловлю.

Земная иль неземная,

Я просто ее люблю.

У новой судьбы на пороге

В глазах ее дивных тону.

— Эй, боцман, уйди с дороги! —

Я руки к русалке тяну.

А боцман прищурился: — К черту!

И разом поставив предел,

Кричит ей, в волне распростертой:

Идет сюда царь Искандер!

…Теперь этих слов не замолим.

И ночь широка и пуста.

Крик ужаса вырос над морем.

Исчезла в веках красота.

Как холодно и тревожно!

Зачем же — скажи, строка,—

Оборвалась возможность

Связать наконец века…

От Бейрута к Пирею качка.

Луны бесстыдный свет.

Между Кипром и Критом рыбачит

Ветер-языковед.

Иду, свою душу латая.

Один, как забытый матрос.

В руках моих прядь золотая

Несбывшихся тех волос.

Мне надо бы отогреться.

Но на дороге любой

Стучит ее шепот в сердце:

«Ты взял бы меня с собой…»

Послесловие

Я шел без огня и без войска

По мертвым разводьям песка.

Но есть у поэзии свойство

Вторгаться в былые века.

В тревогах раздумий и странствий,

Среди остановленных дел

Во времени и в пространстве

Мне надо раздвинуть предел.

Понять, как сплетаются нити

Слепых и разрозненных дней.

Как бремя великих событий

Ложится на плечи людей.

О ярости и вероломстве,

О тяжести спутанных крыл

Со мной Александр Македонский

Два года подряд говорил.

И сам он изведал страданье

На пепле восточных дорог,

Но нет для него оправданья

За все, что сгубил он и сжег.

Я малости малой не скрою,

И я ни о чем не прошу.

Я просто сегодня былое

На утренний свет выношу.

1973–1975

--">