Виталий Кочетков - Обида (СИ)

 Тётя Катя гнала самогон, а дядя Петя торговал наркотиками. Несколько раз их привлекали к суду, но доказать ничего не смогли. В бедах своих они винили власть.

   Сявка Меринов ездил по окрестным сёлам, скупал убоину и торговал мясом на городском рынке. Налоги не платил, зато весело бранил государство за разбитые дороги и хапужных гаишников.

   Тётя Мотя и дядя Митя стеснялись называться фермерами, предпочитая привычное и достопамятное - единоличник. Выйдя из колхоза, получили долю в виде 12 га земли и груду ржавой техники, которая, тем не менее, исправно функционировала благодаря стараниям дяди Мити. Выращивали пшеницу и сдавали на спиртзавод, называя грабительскими закупочные цены на зерно. Построив новый дом, крыли крышу шифером, а государство - матом.

   Деда Семёна новые времена застали врасплох, как часового заснувшего на посту.

   - Всё, что было ценного, отняли, - печалился он. - Дали взамен полосатый флаг - и рады до усеру.

   Что именно отняли он не говорил, но явно имел в виду Среднюю Азию, Прибалтику и Закавказье. Про Крым и говорить нечего - форменный грабёж.

   Раз в месяц дед Семён ездил в город за пенсией. Войдя в автобус, громко здоровался со всеми пассажирами и раздражался, если кто-то не отвечал - бухтел, сопел и кашлял. За проезд платил, но билет не брал категорически, и жестом толстосума отводил руку кондукторши: "Не надо" - а ведь голь перекатная! Нет, советская гордость просто так не выветривается. Садился и доставал кондукторшу одним и тем же вопросом: когда же, наконец, заменят этот вдрызг разбитый автобус.

   - Не рентабельные мы, - вздыхала женщина с билетами, пряча дармовой червонец в нагрудный карман. - Грозятся маршрут закрыть.

   - Да, толку от него как от козла молока, - говорил дед, подразумевая, без сомнения, государство, козлиная сущность которого ни у кого не вызывала сомнений. Явно не козочка.

   Баба Настя не любила "энту" власть из "прынципу", а баба Люба - из лучших побуждений, ну и за компанию, разумеется. Они друг без друга жить не могли и даже домовину предполагали заказать одну на двоих "навроде" общежития.

   В общем, все ругали власть почём зря, понимай - бесплатно. И безбоязненно - демократия дала такую возможность - а что ещё вам надобно, господа? Больше у демократии ничего нет - ругайте.

   Единственным исключением из правил был Пётр Иванович - балагур и выпивоха, философически настроенный лицедей, бывший десантник и профессиональный взрывник - взрывоопасный человек: вокруг него всегда кипели страсти. У него была редкая способность - кинет слово, и люди спорят, горячатся, хватают друг друга за грудки, ищут в драке мужицкую правду. А находили они её всегда на дне сорокаградусной, которую выпивали, когда во рту пересыхало от крика, и тогда Пётр Иванович произносил свой знаменитый тост: "Сто дней президента не стоят ста грамм водки - это верно, и, тем не менее, выпьем за его здоровье".

   За здоровье главы государства он пил каждый божий день, потому как уважал. "Это ж надо - взять страну с кодлой наглых олигархов-иноземцев, страну, в которой всё хочется переписать набело, включая конституцию, и не сделать ни одного неверного шага - дорогого стоит".

   Напившись, называл себя ангелом-хранителем земли Русской и пьяно плакал, напевая под нос государственный гимн в первоначальной его редакции - со Сталиным и Лениным. А что - из гимна слова не выкинешь.

   Потом за ним приходила его верная супружница Дуся. Гнала домой.

   - Интересно, за кого ты пить будешь, если произойдёт государственный переворот?

   - Брошу, - отвечал Пётр Иванович. - Если какой переворот - брошу. И в партизаны уйду. Составы под откос пускать буду. Я теперь умный стал, просто так меня не возьмёшь...

  Местные выборы случились летом, когда клубника, вдруг, пыхнула разом, да и ягода-малина решила не отставать. Только вот беда - сахара в магазине не оказалось, разобрали подчистую.

   И не пошли бабы на выборы, а сидели в магазине и обсуждали

--">