Юрий Витальевич Мамлеев - В гостях

Юрий Мамлеев В гостях

(рассказ)

Семья Анисиных жила странно. Местопребывание их — Москва, неказистая многоэтажка, район — средний, так себе. Время текло то быстро, как на войне, то медленно, как в медвежьей берлоге. Но наступал уже 2011 год, «год бессмысленный, трудный и кровавый» — так уверяла Анисиных соседка Вера Ильинична, увлекающаяся незримыми науками.

А мне плевать, какое время будет, — отвечал ей отец семейства Анисиных, Семен Ильич, электрик по профессии, человек непьющий и немного диковатый. — Лишь бы меня, жену да дочку не захватило.

— Прихватит, — отвечала соседка, пристально вглядываясь в глаза Семена Ильича, как в некую черную пустоту. — Что-нибудь из этих трех — трудность, бессмыслица и кровь — обязательно оглоушит… Не сомневайся…

Разговор этот происходил около лифта, который почему-то застрял, и Семен Ильич с соседкой, бледной Верой Ильиничной, топтались недоуменно на лестничной клетке. В ответ на такое предупреждение Веры Ильиничны Анисин только улыбнулся, хотя и почувствовал какой-то бесшабашный хмель в голове.

— Не пугай, ведьма ты моя, — ласково ответил он. — Мы к мировой истории и к всяким событиям отношения не имеем. Мы люди тихие, любим котов и мышей… Ты ожидай тут лифта, а я сам спущусь. Дом — не самолет, лестница пока на месте…

И Семен Ильич спустился вниз.

Прошла целая неделя. Жена Анисина, Галя, была моложе его, пятидесятилетнего, и дочка Семена Ильича, Дуня, была от первой жены, Надежды, которую раздавил в свое время автобус.

Дунечка, а ей уже стукнуло девятнадцать лет, жила полузадумчиво, сложно, мачеха ее терпеть не могла, хотя и сдерживалась. Толстая Галя не терпела Дуню за все: и за худобу, и за дурость в форме задумчивости, и за совершенно непонятный характер. Когда Гале было отчего-то весело и она хохотала, Дуня в этом случае чуть не плакала, и наоборот: когда Галя плакала, Дуня если не хохотала, то еле сдерживала истеричный до глубины души смех.

То ли дело Вера Ильинична, предсказательница и экстрасенка, — вся ее квартира утопала в изобилии. Но главной ее обителью была зимняя дача.

На даче той порой творилось нечто инопланетное, и все это под звуки рок-н-ролла; хотя Вера Ильинична была в летах, но современности не чуждалась.

— Так надо, — говаривала она. — Не будешь уважать свое время, оно укусит. Жесток, жесток бывает бог времени…

К Дуне Вера Ильинична испытывала какое-то странное любопытство, иногда забегала к ней в квартиру, когда Дуня была одна. И Дуне она нравилась.

— Ты молодец, Дуняша, что ничему и нигде не учишься и пролетаешь мимо, — говорила она. — Ты — тварь тихая, себе на уме. Учения века этого скоро пройдут, и от них ничего не останется. Другая наука будет. Нечего тебе всякой дурью голову забивать, в институты лезть.

А Дунечке на любую науку было наплевать, и была у нее еще одна особенность: что бы ни случилось в этом мире — она ничему не удивлялась.

Вера Ильинична очень хвалила ее за это, прямо души в ней не чаяла и приговаривала при этом:

— Скоро на земле такое удивление будет, что люди многие с ума сойдут, удивившись, а с тебя в этом случае как с гуся вода. Живи, живи, Дуняша…

И Дуняша жила.

Но всякой жизни приходит конец, и начинается другая жизнь. Так и случилось с Дунечкой. В один ненастный день, осенью, она пропала. Ушла днем и не пришла на ночь.

Папаша, Семен Ильич, человек осторожный и, как было сказано, непьющий, звонил по знакомым, соседям, искал, но два дня прошли, как в пустоте. Галя, жена и мачеха, не осмелилась не переживать, но в сердце своем была довольна. «Может, Бог прибрал ее, — думала. — И нам хорошо, и Богу тоже. А тут живешь в тесноте, и еще она все время молчит… Ничего, на том свете не помолчишь».

И стала Галя еще ласковей к мужу, чтобы лаской своей убедить его в ненужности дочери. Ласку Семен Ильич принимал, но о дочке задумывался. Уже решил было заявить в милицию, хотя милицию не выносил.

Шел третий день исчезновения Дуни.

«Ну куда она, такая тихая, как тень, могла деться? — думал Семен Ильич. — У нее и подруг-то особо не было… Правду говорят, что люди сами собой на этой планете стали исчезать. Уйдут за хлебом и не придут. Если за пивом уйдут, то еще понятно… А за хлебом… Наверно, и дочка сама исчезла… Но в милицию… черт с ней, но заявить надо…»

И в этот момент в квартире Анисиных раздался телефонный звонок. Мобильник Семен Ильич не жаловал, но к --">