Хайнц Дж. Фенкл - Этюд в красном и черном

человек наш князь», — тихо произносит один из часовых.

— Лучший из людей, — громко говорит Отаке. — Лучший.

* * *

В неверном свете раннего утра главнокомандующий Таназаки мрачно наблюдает за продвижением войск. Черные пехотинцы преодолевают вброд реку. Таназаки размахивает свитком бумаги, белизна которой буквально светится в предрассветных сумерках. Лейтенант слегка пришпоривает коня и подъезжает к генералу.

— Вы чем-то недовольны, господин?

Таназаки свертывает бумагу и прячет ее на груди под латами.

— Князь Ояма доволен моими действиями. Он хвалит меня за то, что мы подожгли мост, однако эта похвала ничего не стоит, если мы не сумеем вовремя переправиться через реку. Пехота Амимаи всю ночь была на марше. — Он снимает шлем и ладонью стирает пот со лба. — Шпионы что-нибудь доносили?

— Нет, господин.

— Уже рассветает. Скоро должны быть какие-то вести. — Таназаки надевает свой шлем и пришпоривает коня. — Поехали.

Они спускаются с холма к броду, через который бредет, спотыкаясь о камни, пехота. Солдаты, мокрые и грязные, идут в беспорядке; при виде генерала и его спутника они перешептываются между собой, но Таназаки их голоса кажутся похожими на шелест ветвей под осенним ветром.

* * *

Когда стихают последние шаги, убийца выкарабкивается из речного ила. При сером свете раннего утра он видит удаляющиеся ряды копейщиков. Он растирает свои затекшие члены, а затем, держа наготове арбалет со стрелами, начинает карабкаться по склону холма, над которым развевается красный стяг князя Амимаи.

На горизонте первый луч солнца пробивается сквозь нависшие тучи.

* * *

— Уже утро, — говорит Игрок в Красном. — А твоего последнего убийцы все еще не видно.

— Быть может, он затаился, — торопится с ответом Игрок в Черном.

— Навряд ли, — Игрок в Красном смотрит на доску, на которой черные пехотинцы маршируют по западному берегу реки. — Похоже на то, что вам удалось меня перехитрить. Скоро будет сражение.

— Навряд ли.

До них доносятся звуки фыркающих лошадей и бряцающего оружия. На опушке жиденького леса под красными знаменами сгрудилась пехота и кавалерия. «Князь Амимая!» — раздается чей-то возглас, и громогласные крики приветствия разносятся над красными войсками.

— А, стихи, — произносит Игрок в Черном. — Интересно будет послушать.

* * *

С верхушки сосны убийца прицеливается и ждет момента, когда ничего не будет загораживать от него князя Амимаю. У самого подножия сосны и вокруг нее, сидя и стоя, солдаты ждут, пока князь разворачивает свиток рисовой бумаги.

Чистым, громким голосом Амимая читает первые строки.

* * *

— Паршивые псы! — в злобе восклицает Таназаки. — Ни один из них не оправдал моего доверия. Я и так слишком долго ждал. Скоро мне предстоит держать ответ перед князем Оямой.

— Господин, мы пока ничего не знаем о последнем. Быть может, ему это удастся.

Таназаки в гневе хлещет коня лейтенанта, отгоняя его прочь от себя.

— Слишком поздно! Он, видно, утонул, когда переплывал через реку. Собаки! Наверное, в следующий раз следует кому-нибудь из шпионов предложить воспользоваться ядом. Я посылаю семерых убийц, и двух из них Амимая убивает собственноручно! Какой позор! — он пускает своего коня галопом вслед удаляющейся колонне.

* * *

Кашлянув, Амимая дочитывает последнюю строфу:

Солдаты,

Ночь прошла,

и рассвело давно, но берегитесь…

Казалось, стрела арбалета выросла из груди Амимаи. На миг он, казалось, застыл как бы от удивления, и в следующее мгновение он валится грудью вперед, подминая под собой свои стихи.

— Государь! — с этим криком генерал Отаке выскакивает из своего седла и бросается к князю, подхватывая его тело, еще держащееся в седле. Остальные бросаются ему на помощь.

— Он на дереве! — раздается чей-то крик.

Дюжина лучников выпускает стрелы в верхушку сосны, и через мгновение на землю тяжело падает вымазанное речным илом тело убийцы.

* * *

— «Солдаты, — декламирует шпион, — ночь прошла, и рассвело давно, но берегитесь…»

— Ну, а дальше? — нетерпеливо спрашивает Ояма.

— Это все, государь. На этом месте князь Амимая был убит нашим воином.

Ояма сжимает в руке поводья.

— Жаль.

Через минуту он печально продолжает:

— Мне бы хотелось дослушать до конца стихи Амимаи, --">