Андрей Юрьевич Чернов - Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

словаре [5]  только как «корень, клубень». Одуванчики имеют сильно развитые, утолщенные корневища. Очевидно, за мясистые корневища казаки и назвали одуванчики бузлучками.  (Сообщено Л. У. Вороковой). См. также о цветущих одуванчиках: «развертывались золотые бутоны бузлучков» ( Федор Крюков. «Зыбь»).

***  Сквозистый – пропускающий сквозь себя свет; позволяющий различать что-либо  сквозь себя. Пример: «в голых, сквозистых  ветвях, в вишневых кустах, чуть запушенных первым пухом, клейким весенним пухом» («Зыбь»). Эта повесть написана летом 1909 г. в «Крестах». Там же, судя по тексту, сделана и эта дневниковая запись.

**** Исправлено из « вмиг ».

***** Здесь « мiръ » в толстовском понимании (как человеческое единение)

И нтересующий нас текст выполнен в авторской орфографии с «и десятеричным» и ятями [6] , но в большинстве случаев без конечных еров.

Итак, в короткой этой записи (190 слов) запечатлен некий день, переломный для духовного пути Федора Крюкова. День этот можно уверенно датировать 10 июнем 1909 года, ведь описана прогулка по тюремному садику близ Невы, а с мая по август того года Ф. Д. Крюков провел в петербургских «Крестах»: подписавшие Выборгское воззвание депутаты Первой Государственной Думы по три месяца отсидели – кто здесь, а кто в московской «Таганке».

Наиболее полное эхо этого текста мы слышим в рассказе «Полчаса» (Русское Богатство, 1910,  № 4), где также описана прогулка по тюремному дворику «Крестов». Вот о старике-заключенном, выкашивающем дворик: «Он ворошит подсохшие ряды и складывает меленькие копешки. От выспевших одуванчиков поднимается мелкий пух, как рой сквозистых мелких мушек.  Медленно кружится в солнечном свете, вьется, летит навстречу – прямо в лицо.  Маленькая бабочка трепещет крылышками, и так мило сквозят они на солнышке.  Пахнет свежим сеном, веет мечтой о далекой родине, о сенокосе, о песнях…»

Дневниковый стиль Ф. Д. Крюкова явственно аукается со слогом дневника вольноопределяющегося студента (третья часть «Тихого Дона»). Это же относится и к оформлению дневника: дата поставлена слева сверху, состоит из числа (арабская цифра) и месяца (со строчной буквы, словом), а заканчивается точкой и абзацем.

Перед тем, как показать семантическую и духовную близость двух столь разных, казалось бы, дневников, остановимся на параллелях этой странички из дневника писателя и «Тихого Дона».

Опустим общеречевые и большинство лексических параллелей. Из того, что в 22 строке крюковского дневника встречается выражение   «многое сразу стяжало  бы сердце», а в «Тихом Доне» есть слова « стяжавший … славу » (ТД: 4, XIII, 90), ровным счетом ничего не следует. И не стоит очень радоваться, найдя в 14 строке идиому «опустив головы», а после дважды обнаружив такую же («опустив голову») в первой книге романа.

Обратимся к тем параллелям, которые следует признать редкими. И хотя каждая из них сама по себе тоже не может быть аргументом в споре об авторстве «Тихого Дона», весь этот отнюдь не разноголосый хор говорит нам о единстве речевой ткани двух текстов Федора Крюкова – его короткой дневниковой записи и четырехтомной казачьей эпопеи. И дело тут даже не в сумме лексических, синтаксических, образных и стилистических совпадений, дело в единстве того духовного конфликта, который в 1909 году выплеснулся на страницу дневника писателя, и результатом которого в конечном счете стал роман «Тихий Дон». Путь о ранней прозы Крюкова к его роману проходит через ушко этой скромной дневниковой странички.

Строки 3–4: «от Невы  наносило дымом и желанною свежестью ». Вспомним : «От проходивших сотен  наносило конским потом и кислотным душком ременной амуниции» (ТД: 6, LX, 392).

 

Строка 6: « копешку склал ».   См.: «лежали копешками »   (ТД: 4, III, 38). Кроме того, в романе несколько раз « поклали », « покладем ».

 

Строка 7: «где  ворохнет ». В «Тихом Доне» глагол « ворохнуть » – многократно.

 

Строки 7–8: « светящийся   пух … одуванчиков, как  сквозистые,

--">