Андрей Юрьевич Чернов - Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

Этот контекст и включен при помощи реминисценции в дневниковую запись узника «Крестов».

 

Строки 26–27: « готов заплакать …». Ср.: « От запаха степного полынка мне   хочется плакать ...» (ТД: 4, XI, 113).

Второй пример – ставшая популярной после стихотворения А. Н. Майкова «Емшан» (1874) реминисценция из «Ипатьевской летописи», в которой речь об утрате изгнанником вместе с родиной и смысла жизни.

Десять лет писатель Крюков провел в изгнании: в июле 1907 года в родной станице Глазуновской он был обвинен в «революционной пропаганде», его дом обыскали, и хотя суд оправдал подозреваемого, в августе распоряжением наказного атамана бывший депутат Первой Государственной Думы был выслан за пределы Области войска Донского. Редчайший этот в российской истории случай ссылки из провинции в столицу империи может кому-то показаться комическим, однако для влюбленного в свою Донщину писателя отлучением от родины было серьезным испытанием.

Сюжет «Емшана» заимствован из летописи (в Ипатьевской он под 1201 годом) [7] : после смерти Владимира Мономаха загнанный им за Железные ворота половецкий хан Отрок возвращается, когда ему дают понюхать сухой пучок емшана (таково одно из тюркских имен полыни). При этом другой хан говорит гонцу: «пои же ему пѣсни Половѣцкия, оже ти не восхочеть, даи ему поухати зелья именемъ емшанъ»:

 

Ему ты песен наших спой,–

Когда ж на песнь не отзовется,

Свяжи в пучок емшан степной

И дай ему – и он вернется.

 

Почему арестант Крюков готов заплакать от запаха сена и неспетой «всем мiром» тюремной песни о каторжнике, который переплыл Байкал в омулевой бочке, но не хочет уходить в чужие страны («Можно и тут погулять бы, да бес / Тянет к родному селенью») [8] ?

Ответ у Майкова:

Степной травы пучок сухой,

Он и сухой благоухает,

И разом  степи надо мной

Все обаянье воскрешает.

 

Однако у Крюкова в рассказе «Шквал» (тот же 1909 год!) в роли летописного половецкого емшана не полынь, а чобор: «…вместе с влажной свежестью  навстречу плывет тонкий, всегда напоминающий о родине запах речного чобора ».

Чебрец (в романе – «богородицына травка», чобор чебор, чеборец) цветет сиренево-пурпурными – цвета ризы Богоматери – цветами. Он для Крюкова – символ Покрова Богородицы, и потому напрямую связан с Троицей (на Троицу им украшают иконы). В этом контексте чобор и воспет в «Тихом Доне». А поэтому, когда станет ясно, что поражение казаков неизбежно, и многим придется уйти на чужбину, будет сказано: « по ветру веялись грустные, как запах чеборца, степные песни »   (ТД: 6, XLVI, 291). Но и пленный красноармеец идет на казнь, « прижимая   к сердцу пучок сорванного душистого чеборца» (ТД: 7, III, 31). И Богородица в образе старухи-казачки спасает его. Так Крюков продолжает летописную и майковскую тему, заменяя полынь «богородицыной травкой»

 

Строки 27–28: «готов заплакать об этой   горней  тоске о воле, о потерянном мiре… » – это и кульминация, и концовка текста. Главная параллель, объединяющая запись из тюремного дневника писателя и строки из дневника казака-студента в «Тихом Доне» (от 30 июля) такова: «Приходится совершенно неожиданно взяться за перо. Война.  <…>  Меня сжирает  тоска об... (в изданиях «по…» – А. Ч.)  “утерянном рае” »   (ТД: 3, XI, 318).

Ссылка на поэму Милтона в комментариях не нуждается. Но откликается здесь и знаменитая толстовская игра: «Война и мир» (так на слух) и «Война и мiр» (на титуле) [9] .

10 июня 1909 года « тоска… о потерянном мiре » (общности живущих на земле).

30 июля 1914 года « тоска об утерянном рае » – о том «мире», который писался через «и восьмеричное» и подразумевал отсутствие войны.

Оказывается, запись в тайном тюремном дневнике писателя имеет в дневнике казака-студента отнюдь не только стилистические и лексические соответствия.

Добавим к этому, что, сводя

--">