Андрей Сергеевич Терехов - Экспериментиум

меня твой телефон, и мне только клавишу нажать, чтобы позвонить отцу. И, клянусь, я позвоню, если ты еще раз скажешь это слово.

Мужчина резко останавливается.

— Это мерзко. Это мерзко. Это мерзко, мерзко, мерзко, мерзко, мерзко, мерзко, — он повторяет быстро-быстро, как заведенный, и постепенно переходит на визг. — ЭТО МЕРЗКО! ЭТО МЕРЗКО!!!

— Плакса!

Фонарь гаснет, улица погружается во мрак. Слышится гул автострады, частое дыхание, хрип, возня, клекот каблуков.

Свет зажигается, видны две борющиеся тени. Та, что крупнее, душит вторую.

— Отпу… — сипло кричит женщина.

Спина ее силуэта прогибается назад, ноги подкашиваются. Мужчина наступает, наваливается, а на стене все рисуется так, будит одна темнота пожирает другую. Вдруг жертва изворачивается и бьет соперника между ног. Доносится «ох», оба падают.

Долго время слышно лишь тяжелое дыхание, затем худая тень поднимается. Ее заметно шатает, хвостик волос распушился.

— Мерзко? Мерзко, говоришь? — бесцветным, замогильным голосом говорит она. — Мерзко, что ты не можешь справиться со своей похотью и раз за разом будишь ее во мне. Мерзко, что это повторяется раз за разом, а исхода нет — ты ни поцеловать меня не способен, ни трахнуть, ни принять как обычную сестру. Да, мерзко! Мы словно крысы в лабиринте: бегаем и бегаем по одному и тому же маршруту, надеясь, что в конце будет что-то хорошее, светлое, наш заветный кусочек сыра. Но там нас всякий раз бьет ток, а потом какой-то издевательский разум берет нас и сажает в начало лабиринта, и мы снова бежим вперед, мимо одних и тех же стен, фонарей, плакатов, снова надеясь на кусочек сыра или что лабиринт кончится, или что мы освободимся из этой запаянной тюрьмы. Но мы ведь уже бежали! Мы были на этих поворотах, в этих тупиках — нам будто не хватает памяти запомнить то, что в конце. Мы словно в черной дыре, из которой не выбраться. Будто прошли горизонт событий еще во время рождения и никогда не выберемся! Никогда.

Мужчина не отвечает.

— В самом деле, — доказывает себе женщина, — ведь мы родились в одной семье. Могли бы быть кузенами, на худой конец, чужими людьми, встретились бы и жили счастливо, но нет, нет, нет — мы брат и сестра. Горизонт пройден. И все, о чем можно мечтать, — та белая дыра, которой нельзя достичь, да которой и нет на самом деле, потому что она существует только в теории, в играх скучающего разума. Две крысы в темном лабиринте. Вот кто мы.

— (очень раздраженно) Господи, ты больная. К черту, — мужчина судорожно вздыхает, — больше ни секунды не стану тебя слушать. Я… я постараюсь не думать о тебе как о женщине и думать только как о сестре. Больше этого не повторится. Я ухожу. Извини. Прости. Так получилось… А, к черту! Спокойной ночи!

Его тень встает и погружается в темноту улицы, слышны удаляющиеся шаги.

— О, вот опять, — собеседница нарочито смеется. — Толку-то? Ты… ты уйдешь, но снова вернешься в начало лабиринта. Конец будет тот же. Я — то светлое, что ждет тебя в конце. Ко мне ты будешь бежать снова и снова. Ты не изменишь ничего, ты уже все забыл. Ты… (наполовину себе) просто безмозглая крыса. Безмозглая похотливая крыса.

Ответа нет, шаги делаются тише, робче; пропадают среди звуков города.

Проходит несколько тягостных минут, фонарь мигает и с шипением загорается во всю силу. Видна одинокая тоненькая тень. Она курит, и кажется, что над силуэтом сигареты вьется черный рой. Начинает идти снег.

— Спокойной ночи, — запоздало шепчет женщина. Не собеседнику, а, скорее, стене или сумраку окрест.

Стучат каблуки, в круге света появляется тонкая, бледная рука: вокруг запястья маленькие часы, пальцы сжимают помаду. На кирпичах вытягиваются одна за другой красные линии, пока не получается три слова:

«Спокойной ночи, луна».

Рука исчезает, и доносятся удаляющиеся шаги. Открываются и хлопают дверцы, прокашливается двигатель. Два желтых круга проскальзывают со стены на тротуар и вскоре исчезают. Какое-то время слышно тающий звук мотора — он колышется, точно недавно брошенные качели в стылом воздухе, — пока не сливается с ровным гулом автострады, а в тупике не начинает светлеть. Наступает утро.

Мертвец ищет могилу

Аллеями спящих деревьев, где хрустит под ногами гравий и чернеет гнилая листва, промеж луж, в которых подернулось частой рябью свинцовое небо, на ветру, что пронизывает его, идущего аллеями из спящих, усталых деревьев, где хрустит под --">