Борис Борисович Колоколов - Русская сага

курляндский, фаворит царицы Анны. А теперь и Анны Иоанновны в живых нет, и вся ее курляндская родня смыта. Отныне твердой рукой управляет Россией дочь Петра — Елизавета. И уже молва разносит: царица привередлива, страсть как не любит яблоки — духа их не переносит. А в России из-за каждого забора яблоками разит.

Надобно понять все правильно — Чириков судьбе покорился. По-иному быть не могло. Он человек долга. В Охотске, правда, не задержался, проследовал в Якутск. К этим дням сюда стали стягиваться разрозненные отряды, обследовавшие да картографировавшие северное побережье Сибири. И все как есть заботы по свертыванию экспедиции свалились на его плечи. Но, конечно, первейшей его заботой было отчитаться за собственную дорогу.

Едва маленько утрясли быт, устроились по избам, Чириков сообща с Елагиным принялись по судовому журналу выверять счисления, уточнять привязки, принялись ладить новую карту. Провозились с работой почти до середины октября. Восемнадцатого октября 1742 года Чириков подписал второй обстоятельный рапорт, приложив к нему карту открытых земель с изображением на ней и самой Камчатки, как он считал, для наглядности расстояний. Пунктиром на карте изобразил курс двух корабликов: рисованный черными чернилами плыл на поиски земель, красненький — возвращался.

Никаких заблуждений или недопонимания какого в мыслях Чирикова не было. Он теперь твердо знал: ход в Америку найден, несомненно, этим путем теперь скоро потянутся на восток русские корабли. А с их походами постепенно все прояснится. Скорбно было осознавать свою участь, тоскливо и оскорбленно думалось: «Мать-отчизна пригвоздила к Сибири. За что? За какую провинность бедовать ему здесь с семьей?» Он не стерпел, приложил к рапорту на отдельном листке прошение о своей отставке, мотивируя просьбу тем, что находится без малого пятнадцать лет в Сибири, здоровьем совсем пошатнулся, ноги от цинготной болезни опухли, выкрашиваются зубы. А за давностью отсутствия может лишиться последней опоры — отчего угла в Москве. Все это они с Елагиным тщательно упаковали, в первую очередь бесценное их достояние — судовые журналы, рапорт, карту, и Елагин собрался в дорогу. Именно он повез все документы в Петербург.

Чириков вскоре перебрался в Енисейск. В городе этом и по сию пору живы в народе легенды о той давней для наших дней экспедиции. Даже иной раз указывают дома, где будто бы жили те люди.

Слова прошения не вдруг возымели действие: в ожидании ответа, в заботах о возвращающихся людях Чириков прожил весь остаток сорок второго года, весь сорок третий год, весь напролет сорок четвертый. А выбыл из Енисейска, по разрешению, только в августе сорок пятого года. В Петербург же добрался, как и после Первой Камчатской экспедиции, опять в марте, но тот-то раз — в тридцатом году, а ныне уже сорокатрехлетним, изнуренным болезнями, не по годам состарившимся, прибыл, как сказано, — в марте 1746 года.

«Ну, вот и здравствуй, столица! — подумалось с облегчением, еще и с теплотой в душе. — Чем теперь порадуешь?»

Нет, жизнь ничем особенно его не порадовала. Да ее мало, скудно как мало было отпущено. В сорок восьмом году, в конце ноября месяца, в Москве Алексей Ильич Чириков скончался. Ему было сорок пять лет. До кончины ему успели присвоить звание капитан-командора, но только это ничуть не облегчило его участи. Жил он все эти годы трудно: в долгах как в шелках. За неимением других начальников, вся тяжесть ответственности за безалаберщину, хищничество,　расточительность, творившиеся в экспедиции, даже не легла, а обрушилась на его плечи. За все содеянное в той экспедиции ему приходилось отдуваться теперь, что называется, своими боками. Так и детям еще хватило разбираться с повисшими на отце долгами.

И вот в эти скупо отмеренные судьбой три неполных года жизни после возвращения из Сибири он еще успел кое над чем потрудиться, главным образом над изложением собственных мыслей на бумаге: как лучше подступиться к освоению природных богатств Сибири и Дальнего Востока. Пожалуй, свой близкий конец он предчувствовал и поспешал для будущих поколений россиян оставить завещание: так, мол, и так, люди добрые, распорядитесь с этими прекрасными землями. Многое из того, о чем он написал, и по сей день является нашей заботой, отчасти — нашими свершениями. В тех наметках своих он писал об использовании рек для торговых связей, указывал, где, в каком устье, должен быть построен порт, --">