Олег Панфил - Тыы-ы! Давай сбежим отсюда вместе!..

знак, как говорили мы тогда.

Только вот какой?:-) Для нас в лесках ведь ничего не приходило случайно. Именно этим здешняя местность отличалась от того места в наших мозгах, которому иногда хочется хотеть, чтобы всё в жизни было… неслучайно типа.

Хочется ему и колется. А как начнётся Неслучайное во весь рост и во всей красе, так этому нашему мозговому фаталисту-теоретику мало места становится. Он бы рад в любую щёлочку забиться, в любую засранную норочку, лишь бы всё опять стало просто так, — не специально, хе-ех!

Но об этом — позже. Может быть… Я вот начал об этом писать, и мне затылок и плечи прожаривать стало — совсем как тогда. Расплавленное — разъярённое — золото.

Пфф-фф-ф!!!!!………..

Лучше издали заходить буду. Хотя из какой такой дали, — начала ещё не видно!…

Я хотел бы о дыме.

Дым преследует меня издавна. Западаю на запах дыма — древесного, травяного, всякого. Просто запах горелой бумаги даже.

Пахнет разлукой.

Чистой беспощадной разлукой.

Без сожалений.

Только прощание.

Потому что навсегда.

Не люблю только дым марихуаны-дуры. Да, надо собраться с духом и — оказаться там, у моря.

Там сейчас зацвели дикие маслины. В кренящихся порывах ветра их запах проносится шёпотом живой бесконечности.

Знаете этот запах? Это — неизмеримый шелест жизни, — когда она принимает тебя, каким ты есть и каким никогда не будешь. Он единственный реальный, этот запах: каким ты никогда не будешь — это и есть ты. А всё остальное — только морок. Обнимает тебя за плечи, зовёт и не зовёт — потому что всё есть здесь

— «ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ ЗДЕСЬ!», — шепчет он.

Он такой, этот аромат, что даже если рядом — падаль или гниющая свалка, — всё равно телу чисто, легко и далеко делается. И светло. По ночам он светится, этот запах… мерцающие летучие волны.

Мы внезапно и странно нашли это место. В тот год — новых пожаров сердца — Марат вернулся с войны, Златовласка родила Олу, и мы — безумные как обычно — поехали на море с месячным ребёнком.

Хорошо, хоть палатку успели захватить!

Был май. Мы устремились к тому месту на побережье, где были с Мараткой несколько лет назад — и одну жизнь тому назад… На несколько часов нас туда занесло. Перед всеми разлуками. Через несколько дней Марат ушёл на войну. Тогда мы, после ночи в поезде, уснули с Маратом прямо на берегу. На подстилке из сена, сухих водорослей, цветов. Отпускаем детские бумажные лодки в море. Мы вдвоём странным образом помещаемся в такую утлую лодку и отплываем, отплываем по темной серебристой ряби — она становится бескрайней.

Тонкий воздух разлуки. Мы плывем уже каждый в своей лодчонке. И единственную надежду встретиться когда-нибудь даёт именно то, что эти лодки — такие нетвёрдые, ненадёжные, юные.

Нас разбудил мелкий нежный дождь. А ещё раньше — за много лет до встречи со всеми, я был там, и там всё началось для меня. В одну из ночей я заблудился, и только на рассвете обнаружил, что всю ночь кружил недалеко от нашего лагеря.

Я начал искать тогда.

Начал искать выход. Хотя до сих пор не знаю — что именно я начал искать. Но тут то ли мы что-то попутали, то ли битком набитый ПАЗик высадил нас чуть раньше. И мы побрели сквозь лес — все тропинки в нем вели к морю — с рюкзаками, Златовласка с крохотной Олой на руках. Неожиданно, обходя бетонный фабричный забор, мы выбрались на узкую — в две плиты — бетонную дорогу военного вида. Заброшенную, с кусками ржавой арматуры и остовами машин на обочинах. Но делали её основательно, — почти на века.

По этим квадратным плитам мы и побрели.

Небо мгновенно затянулось тучами. Заверещала Ола. Мы оставили Златовласку покормить её под деревьями. А сами бросились искать ближайшее место для палатки, — успеть до дождя.

Мы бежали с Маратом, изнемогая под рюкзаками.

Море открылось внезапно. Дальше были глинистые обрывы. Дорога вела к необъяснимому для такого пустынного места крохотному кубическому строению у самой кромки воды. Оно стояло на такой же основательной, как дорога, выложенной теми же бетонными плитами большой площадке.

Слева виднелась роща. Мы побежали туда. И издали, краем глаза у бетонного пирса видели необычно экипированных женщин — странные чёрные фуфайки, одинаково повязанные головы, брюки, сапоги. Они бродили по мелководью вдоль каких-то бетонных ячеек, исчезавших в глубине моря. Переговариваясь на бегу, мы решили, что это плантации мидий, а женщины — --">