Владимир Владимирович Набоков - Стихотворные переводы

стихов…

Но если бы нашлось дитя твое на свете,

жила бы ты вдвойне, — в потомке и в сонете.

<18 сентября 1926>

СОНЕТ 27

Спешу я, утомясь, к целительной постели,

где плоти суждено от странствий отдохнуть, —

но только все труды от тела отлетели,

пускается мой ум в паломнический путь.

Потоки дум моих, отсюда, издалека,

настойчиво к твоим стремятся чудесам, —

и держат, и влекут измученное око,

открытое во тьму, знакомую слепцам.

Зато моей души таинственное зренье

торопится помочь полночной слепоте:

окрашивая ночь, твое отображенье

дрожит, как самоцвет, в могильной темноте.

Так, ни тебе, ни мне покоя не давая,

днем тело трудится, а ночью мысль живая.

<18 сентября 1926>

ИЗ “ГАМЛЕТА”

1

(Действие 3, сцена 1)

Быть иль не быть — вот в этом

вопрос; что лучше для души — терпеть

пращи и стрелы яростного рока

или, на море бедствий ополчившись,

покончить с ними? Умереть: уснуть,

не более, и если сон кончает

тоску души и тысячу тревог,

нам свойственных, — такого завершенья

нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;

уснуть: быть может, сны увидеть; да,

вот где затвор, какие сновиденья

нас посетят, когда освободимся

от шелухи сует? Вот остановка.

Вот почему напасти так живучи;

ведь кто бы снес бичи и глум времен,

презренье гордых, притесненье сильных,

любви напрасной боль, закона леность,

и спесь властителей, и все, что терпит

достойный человек от недостойных,

когда б он мог кинжалом тонким сам

покой добыть? Кто б стал под грузом жизни

кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то

за смертью — неоткрытою страной,

из чьих пределов путник ни один

не возвращался, — он смущает волю

и заставляет нас земные муки

предпочитать другим, безвестным. Так

всех трусами нас делает сознанье,

на яркий цвет решимости природной

ложится бледность немощная мысли,

и важные, глубокие затеи

меняют направленье и теряют

названье действий. Но теперь — молчанье…

Офелия…

     В твоих молитвах, нимфа,

ты помяни мои грехи.

<23 ноября 1930>

2

(Действие 4, сцена 7)

КОРОЛЕВА

Одна беда на пятки наступает

другой — в поспешной смене: утонула

твоя сестра, Лаэрт.

ЛАЭРТ

         Сестра! О, где?

КОРОЛЕВА

Есть ива у ручья; к той бледной иве,

склонившейся над ясною водой,

она пришла с гирляндами ромашек,

крапивы, лютиков, лиловой змейки,

зовущейся у вольных пастухов

иначе и грубее, а у наших

холодных дев — перстами мертвых. Там

она взбиралась, вешая на ветви

свои венки, завистливый сучок

сломался, и она с цветами вместе

упала в плачущий ручей. Одежды

раскинулись широко и сначала

ее несли на влаге, как русалку.

Она обрывки старых песен пела,

как бы не чуя гибели — в привычной

родной среде. Так длиться не могло.

Тяжелый груз напившихся покровов

несчастную увлек от сладких звуков

на илистое дно, где смерть.

<19 октября 1930>

3

(Действие 5, сцена 1)

ЛАЭРТ

(прыгает в могилу, вырытую для Офелии)

…Теперь заройте с мертвою живого,

сыпучий прах нагромоздите выше

седого Пелиона и главы

Олимпа синего.

ГАМЛЕТ

(подходя)

      Кто сей, чье горе

так выспренне? Чья печаль

блуждающие звезды заклинает

и слушателей делает из них,

пронзенных изумленьем? Я — Гамлет,

принц Датский.

(Прыгает в могилу.)

ЛАЭРТ

     К дьяволу пускай пойдет

твоя душа!

(Схватывается с ним.)

ГАМЛЕТ

     Дурна твоя молитва.

Сними ты пальцы с --">