Светлана Васильевна Кекова - Созвездие спящих детей

Светлана Кекова СОЗВЕЗДИЕ СПЯЩИХ ДЕТЕЙ

* * *

Солнце мира померкло и в облачной скрылось гряде,

дождь смешался со снегом, им ветер приходит на помощь…

Вот уже подоспела Неделя о страшном Суде —

и сегодня Спаситель овец отделяет от ко’злищ.

      В храме полупустом на скамейках сидят старики,

      держат в слабых руках золотисто-янтарные чётки,

      и плывут рыбаки по просторам великой реки,

      чтобы сети закинуть по правую сторону лодки.

— Что случилось с Россией? — Борис вопрошают и Глеб

сквозь струение ладана смотрят на нас страстотерпцы.

За живых и усопших ещё преломляется хлеб,

и в младенческом сердце горит обновлённое сердце.

      Ледяная вода в деревенских колодцах чиста,

      и поверхность её представляется зеркалом птице…

      Страшный близится Суд — и дай Бог нам дожить до поста,

      дай нам Бог помянуть всех усопших на сырной седмице.

11 марта 2002 г.

* * *

Все мы куплены кровью — ценой дорогой,

и на мир опускается меч.

Ради воли благой будет миру слугой

тот, кто слушает царскую речь.

      Рыбы рады воде — своему серебру,

      лёгким струям сияющих рек.

      Каждый служит, как может, любви и добру —

      птица, дерево, зверь, человек.

Но запомни, мой друг, меч булатный остёр,

он блестит на свету, как вода.

Двух случайно заснувших в постели сестёр

он разделит ещё до Суда.

      Он разделит свекровь и невестку её,

      сына с пастырем, с дочерью мать…

      да прославится, Господи, имя Твоё! —

      Как нам царскую речь понимать?

Мы, как рыбы, играем в воздушной среде,

мы не видим опасных сетей,

и волнуются утром в блестящей воде

отражения наших детей.

* * *

Я никак не пойму смысла этого слова — «свекровь»,

не могу разобрать — кто золовка, кто деверь, кто шурин…

Тихо льётся мука, словно тёплая белая кровь,

вижу: бабушкин лоб почему-то сегодня нахмурен.

      Месит бабушка тесто, какие-то шепчет слова,

      и святая вода выливается в белую миску…

      А за длинным столом примостилась соседка-вдова:

      как всегда, по слогам поминальную пишет записку.

То стрекочет сверчок, то собачий доносится лай,

вспоминает вдова, как пришла похоронка на мужа,

а с иконы на нас молча смотрит святой Николай,

на просторах России лютует январская стужа.

      Здесь над белой мукою невидимый ангел летал,

      сердце бедных детей защищая от смерти и мрака,

      здесь когда-то мой дед у святого Матфея читал

      родословье Христа: «Авраам же роди Исаака…»

Я не помню его, умер он до великой войны,

знаю: бабушка Библию в старый упрятала китель.

Ну, а я до сих пор всё томлюсь ощущеньем вины,

потому что не знала Твое родословье, Спаситель.

      Не могла прочитать я и собственной книги родства.

      Умер проклятый век — а теперь уже сделалось поздно.

      В палисаднике вновь шелестит молодая листва,

      но на лике Святителя брови сдвигаются грозно.

Я в помянник пишу: Параскева, Димитрий, Иван —

и коснеет рука, вспоминая о Божией каре…

Тихо бабушка Марфа садится ко мне на диван.

Помнишь ты, дорогая, кто Зару родил от Фамари?

* * *

В окаянных созвучьях метели, в её заунывных напевах

я пытаюсь услышать рассказ о юродивых девах,

в чьих сосудах иссяк золотистый елей.

Ветер воет, как волк на луну. Век становится злей

кровожадной гиены, голодной собаки.

У юродивых дев пять светильников гаснут во мраке.

Ты же, Господи, их пожалей.

Пожалей их, юродивых, словно овец шелудивых,

Нас, Господь, пожалей — обнажённых, худых, нерадивых,

нас, забывших затеплить огонь негасимых лампад,

выбирающих смерть и распад.

      Было время сиянья, о, эти мгновения, где вы?

      Были дни покаянья как некие мудрые девы,

      что безлунною ночью выходят встречать Жениха.

      Их сосуды полны драгоценною влагой елея.

      Снег лежит на земле, --">