Каллистрат Фалалеевич Жаков - Биармия

Все поближе к устью Эжвы,

Все подальше от верховья.

Ручейком ведь в малой парме

Начинается река та

Близ Печоры отдаленной;

Из болот, покрытых клюквой

И морошкой разноцветной,

Вытекает речка Эжва;

От камней синевершинных,

Гор Тиманских, тех ущелий,

Тихо, тихо протекает.

По ложбинам меж горами,

Где березы, рядом ольхи

В пармах темных вырастают.

Волчьи ягоды кустами

И смородины густые,

Ветви вьются на просторе,

Вблизи вод прохладноструйных.

Жимолости гроздья в парме

Сочно-сладкие висят там.

Вычегда вдаль узкой лентой

Протекает но долинам,

Извиваясь, умудряясь

Между скал седых, недвижных

По пригоркам меж порогов,

То ли прямо, то ль лукаво

К цели верной же стремится,

Мир лесной весь напояя

Жизнесладкою водою.

Речкой быстрою уж станет

Эжва-матушка подальше,

В братских узах сливши воды

С безымянными ручьями;

Локчим, Вишера за ними,

Сыктыв-ю из пармы юга

Воды синие льют в Эжву;

И отсюда беспрерывно,

Горделиво катит волны

Вычегда рекой великой —

От востока вдаль, на запад.

Жаждет вод она слиянья

С черноглазою Двиною.

А потом она на запад,

К морю дальнему, стремится,

Взявшись за руки с Двиною:

И уснуть она б хотела

Во дворцах хрустальных моря

В дни зимы холодно-вьюжной,

В ожиданьи солнца-девы,

Той красавицы волшебной,

Той девицы занебесной.

Поцелуев нежно-сладких

Лучезарных губ лазурных

Жаждут волны синей Эжвы.

Этим думам предавались

И герои Джеджим-пармы:

Как, откуда протекает

Вычегда, река святая?

Яур первый тут очнулся,

Доброе промолвил слово:

«Поглядите, дети пармы,

Что там деется в тумане,

Что синеет над рекою?»

Острова там зеленеют,

Дремлют воды между ними,

И деревья там в дремоте,

На тех мысах остромордых,

На откосах длинношейных.

«Надобно проливом узким

Пробираться меж кустами»,—

Так ответил мудрый Ошпи,

Богатырь широкоплечий.

И плыла проливом лодка,

Утлая ладья, близ пармы;

Острова уж миновались,

И покрылися туманом

В час вечерний, в час заката.

VII

Пролил дождь затем великий,

Многошумный, буреносный;

Ветер выл в лесах дремучих,

Сосны гнулись в глуби пармы.

Острые вершины елей

Колебались и качались,

Шишки их звенели в парме.

Сам медведь укрылся в яме,

Волк за ним поплелся в норы,

В норы лисьи он попал там;

Перестали петь соборы

Краснозобых, желтоногих

Божьих птичек в «яге»^[5] темном,

Йэра в тундры убежала

И забыла белый ягель.

Лось в болота залезает

И олень бежит по лесу,

Всем рогами угрожая.

Дикий конь за ними мчится.

Робко заяц под кустами

Прячет голову и уши,

Уши длинные на редкость.

Гром гремит по воле Бога —

Из конца в конец пронесся;

Рассекал он тучи неба,

Надвое их разделяя;

Стрелы молний залетали,

Птица Каленик за ними.

Вверх и вниз катал по небу

Шар свинцовый горний Енмар,

Стрелы он бросал на землю,

Стрелы молний огненосных.

Боги низшие все скрылись

По избушкам в темных пармах

В странные места ушли все;

Темный Ящер тут смеялся,

Бога неба презирая,

Холодно глядел на небо.

Добрый Ен в хрустальном небе,

В звездно-искристых чертогах —

Молний стрелы отточал он,

Но без гнева, тихо-смирно.

«Не конец еще всей жизни,

Дотерплю хотя б немного»,—

Думал древний Бог великий.

И терпел он дальше, больше —

Не конец был жизни тварей.

Гром умолкнул в тучах черных,

Стрелы молний прекратились,

Ящер-пежгаг рассердился

В слабосильи темном, жалком,

Он залез тут в норы-ямы

Меж камней седых, недвижных.

«Рассердить Его не в силах;

Ложью, смехом я не мечу

Истощить Его терпенье;

Вновь пойду я в нору-яму.

В ожиданьи проведу там

Время дней, ночей прекрасных».

Слово молвил он такое.