(Леди Феникс) - И вспыхнет лед (СИ)

ее, Михайловну как-то неприлично бережно в салон втягивают.

Галантность-то какая, подумать только.

Шмелев в автобус неловко забирается самым последним, тут же зависая охреневающе: на его излюбленно-законном месте у окна восседает ее величество королева Виктория.

Приятной поездки, ага.

Шмелев просыпается среди ночи — за окном бархатная темнота разливается густыми чернилами; дорога под колесами автобуса стелется скользкой лентой. Кузьма, морщась от боли, к карману тянется за блистером с обезболивающим и замирает тут же, губы скривив непонимающе.

Прислонившись к его плечу, рядом мирно и охренительно неестественно дремлет госпожа спортивный директор. Мягкие каштановые завитки шекочут шею, а от тонкой фирменной блузки пряно веет какой-то нестареющей французской классикой — Шмелев осознает вдруг предельно ясно, что эта близость к спортивному, блин, директору его бесит как-то совершенно неправильно.

А еще — у нее, несмотря на разгар июня, волосы пахнут заснеженным январем.

========== Точки и запятые, а также другие знаки препинания ==========

— Не звони мне больше. Пожалуйста.

Вика закусывает губу до саднящей боли; остановившийся взгляд полирует бордовые лепестки пышных роз.

Вику давно не впечатляют увесистые охапки пошлых роз; Вику давно не впечатляют якобы-искренние заверения бывшего мужа, дурацкие напоминающие эсэмэски и его подчеркнутое желание "все вернуть".

Ведь возвращать, по сути, и нечего.

— Шмелев, далеко собрался?

Кузьма, не отвлекаясь на заданный вопрос, не глядя швыряет в сумку бутылку с водой — последнее, что оставалось в пустом уже шкафчике, и только потом разворачивается.

— Искать другой клуб, какие еще варианты? — цедит сквозь зубы, в упор смотря на Каштанову, почти потерявшуюся за тренерской широкой спиной.

— Я как раз по этому поводу. Мы с Викторией Михайловной обсудили... В общем, у тебя есть еще один шанс. В конце концов, в победе команды и твоя заслуга тоже. Правда, Виктория Михайловна?

— Последний шанс, Шмелев, — проговаривает с нажимом, не отводя взгляд, и в ее прозрачно-зеленых с отливом стали лед колется на симметричные кубики.

Честь-то какая, подумать только.

— Спасибо, Виктория Михайловна, — с затаенной усмешкой, нарочито выделяя подчеркнуто-вежливое обращение.

Кубики льда осыпаются крошевом.

Маленькие мальчики любят играть в машинки; мальчики постарше предпочитают смазливых штампованных кукол. Варьируются цвет волос и цвет глаз, рост и размер груди — пустоголовость и кукольность остаются неизменными.

И сейчас, глядя в толпе празднично разодетых гостей на Каштанову — яркую, пылающую, улыбчивую — Шмелев думает, что она вполне вписалась бы в стройный ряд глянцевито-привлекательных барби в витрине какого-нибудь магазина. Только для Барби в ней ехидства, ума, самодостаточности и деловитости непозволительно много — едкий концентрат, который даже кукольной внешностью не разбавить. И Шмелеву, по хорошему, надо от нее держаться подальше, но...

— Скучаете? — черти дергают за язык, не иначе.

У Каштановой на идеально очерченных губах — пылающе-алый оттенок помады, прохладный привкус шампанского и невысказанное дурацки-колючее "не настолько". Смотрит на него поверх бокала не отрываясь — золотистые искры света в глазах клубятся солнечной пылью. Чуть усмехаясь, отставляет бокал и протягивает ответно руку — позволяет вести. И, сливаясь с толпой танцующих, Кузьма запоздало думает, что даже идея подпирать весь праздник стенку, явившись на свадьбу товарища в одиночестве, была бы менее провальной, чем танцевать с Викторией, блин, Михайловной — абсурдность зашкаливает.

Хмелеет.

Шмелев, за все время выпивший лишь пару-тройку бокалов "за молодых", чувствует себя странно-пьяным — с вакуумом в голове, колотящимся сердцем и смутной дрожью на кончиках пальцев — точно так же, когда касался обнаженной спины Виктории, блин, Михайловны, тщательно сохраняя в танце сомнительную дистанцию.

В танце. Не в голове.

Уж не съехал ли ты с катушек, вратарь Шмелев?

Но его так неправильно все бесило! Буквально

--">