Николай Николаевич Брешко-Брешковский - Ряса и кровь

чѣмъ самъ будетъ онъ къ сорока годамъ? Но, во всякомъ случаѣ не будетъ псаломщикомъ. Да что псаломщикомъ? Даже старенькій подслѣповатый отецъ Семенъ, и по великимъ праздникамъ служившій въ бархатной фіолетовой, выцвѣтшей и потертой ризѣ, жиденько расшитой кое-гдѣ серебромъ, не внушалъ Воину почтенія и зависти.

Если уже итти по этой дорогѣ, такъ чтобы ходить въ епископской митрѣ, въ богатомъ облаченіи, ѣздить въ каретѣ и чтобы красивыя надушенныя женщины цѣловали холеныя бѣлыя руки „Его Преосвященства".

По разному относился Воинъ къ отцу, матери и они, въ свою очередь, не одинаковы были въ своихъ чувствахъ къ сыну.

Ружица любила Воина и еще эту самую любовь подогрѣвала въ своей материнской душѣ именно потому, что мальчикъ вышелъ некрасивымъ уродцемъ. Ей хотѣлось излить на него столько тепла, нѣжности и ласки, дабы это впрокъ на долгіе годы вознаградило его за всю ту людскую непріязнь, черствость и сухость, каковыя всегда выпадаютъ человѣку на долю, а такому, какъ Воинъ себялюбивому, гордому, неуживчивому, въ особенности.

И въ то же время мать какъ то робѣла передъ сыномъ.

….ходить въ епископской митрѣ, въ богатомъ облаченіи, ѣздить въ каретѣ….

Онъ весь ей былъ такой непонятный и странный. Не могла никакъ угадать его мыслей, ничего на могла прочесть на его лицѣ, одутловатомъ, безкостномъ, цвѣта засохшей скульптурной глины,

Отецъ шелъ еще дальше въ безпомощныхъ усиліяхъ разобраться въ этомъ мальчуганѣ. Глядя на Воина, псаломщикъ вспоминалъ одну книжку съ картинками. Попалась какъ то въ руки, онъ ее перелистывалъ и въ памяти навсегда уцѣлѣли изображенія приземистыхъ, узкоглазыхъ и широколицыхъ болванчиковъ. Болванчики эти оказались какими то языческими божками, не то китайскими, не то бурятскими, не то еще какими то.

Да и не важно — какими. Важно, что одного изъ этихъ болванчиковъ напоминалъ Воинъ, удивительно, какъ двѣ капли воды напоминалъ. И глазами, и лицомъ, и какой то несуразной широкостью мягкаго тѣла и вѣчной улыбкою. Странная, какъ и все у него странное — улыбка.

Одна половина лица и одинъ глазъ подергиваются, другая же половина и другой глазъ хранятъ жуткую неподвижность.

Эта улыбка смущала не только отца съ матерью, не только дѣтей— Воинъ внушалъ имъ страхъ, — но и взрослыхъ, чужихъ, постороннихъ людей.

Жила на селѣ молодая красивая вдова Любица. Мужъ ея, усатый жандармъ, убитъ былъ въ горахъ албанцами.

Пріѣхалъ какъ то къ своимъ изъ столицы уже намъ извѣстный солдатъ королевскаго конвоя — Божидаръ Анжелковичъ. И вотъ видѣлъ разъ Воинъ, какъ подъ вечеръ Любица и Анжелковичъ пошли за село, въ сосѣдній лѣсокъ, зеленой волною сбѣгавшій по скату горы. А потомъ вернулись, но уже въ одиночку. Совсѣмъ близко мимо Воина прошелъ Днжелковичъ, звеня въ сумеркахъ шпорами, такой нарядный, ловкій, счастливый.

Воину хотѣлось задержать его, наговорить разныхъ обидныхъ словъ. Хотѣлось, но не посмѣлъ. А вотъ Любицу, томную, разнѣженную, пахнущую лѣсомъ, онъ съ какимъ то особеннымъ удовольствіемъ подкараулилъ у ея хаты. И такъ выскочилъ изъ своей засады, что Любицу въ дрожь кинуло всю.

— Чего испугалась? А я знаю все..? говорилъ онъ тихо, нараспѣвъ, тягуче, такъ улыбаясь одной половиною лица, что молодая женщина и въ самомъ дѣлѣ испугалась и опрометью бросилась къ себѣ, захлопнувъ калитку.

Съ этого вечера она не могла отрѣшиться отъ мысли, что Воинъ слѣдитъ за каждымъ ея шагомъ.

Любица пожаловалась своему возлюбленному.

— Я дрянному мальчишкѣ этому уши выдеру! — пообѣщалъ солдатъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! Лучше не трогай его! — замахала руками Любица.

Мальчикъ внушалъ ей что то близкое къ суевѣрному ужасу. Только задѣнь — и на нее, и на Анжелковича того и гляди посыпятся всѣ несчастія…

3. Природа не для него и онъ не для нея

Село Нешаврацъ — типичное большое село для всей той мѣстности, которая, какъ мы уже сказали, отвоевана была княземъ Миланомъ у турокъ.

Единственная, пересѣкающая весь Нешаврацъ довольно прямая широкая улица, мощенная булыжникомъ. Хожденіе по этому булыжнику можно было бы назвать „хожденіемъ по мукамъ". Острые камни, самымъ примитивнымъ образомъ втиснутые въ землю, варварски портили крѣпкую обувь съ подошвами изъ буйволовой кожи.

Но это никого не смущало. Особенно-же тѣхъ, --">