Олег Джулианович Мейдерос - Поединок (СИ)

сквозь зубы прошипела я и не узнала собственного голоса. - Ни на час нельзя остановиться!

   Чем ближе подходили черти, тем меньше хмеля оставалось в моей голове. Зрение приобрело четкость, лунный свет услужливо выбелил чертячьи лица. Я увидела угрюмое, заросшее бородой лицо высокого и плотно сжатые губы худого. Серую усталость в его глазах. Маленький черт оказался вовсе не чертом, гораздо хуже - молоденькой женщиной на сносях. Родить ей предстояло завтра на рассвете. И умереть - тогда же.

   Я бы побежала, если б могла. Но алкоголь, отпустив мозги, казалось, переместился в нижнюю часть тела, налив свинцом ноги. Загородившись от яркого лунного света рукой, я беспомощно смотрела, как странная пара приближается.

   - Хозяйка, - хриплым басом сказал высокий, нависая надо мной, - позволь переночевать.

   Я сделала широкий жест в направлении двери. Говорить я не могла. Но, когда мужик и женщина вошли в сарай, сумела как-то встать и последовала за ними, ненавидя свои рефлексы.

   Угли в печке еще тлели, в котелке оставалось немного холодного чая. Изъясняясь с помощью жестов и междометий, я уговорила женщину снять промокшую одежду и усадила ее перед очагом, завернув в свой плащ.

   Нина спала, безмятежно похрапывая. Пришельцы косились на нее, но ничего не говорили. Напившись чая, женщина принялась клевать носом.

   - Отдохни, милая, - бородач ласково погладил спутницу по растрепанным черным волосам.

   Привалившись к его боку, она задремала.

   "Авось обойдется?" - подумала я. И спросила:

   - Жена?

   - Доча, - отозвался мужик.

   Мы помолчали. Бутылка с недопитым самогоном жгла ладонь, но прикладываться к ней в присутствии незнакомого мужика я не собиралась. Предлагать ему присоединиться - тем более.

   - Меня Матвеем звать, - неловко нарушил тишину бородач. Я внутренне сжалась, поняв, что нет, не обойдется. Эта пара пришла по мою душу. - Из Коробейниковых я. Доча вот, Маруська. Беда у нас.

   Я ничего не сказала, борясь с желанием заткнуть уши. Все-таки я была еще сильно пьяна.

   Запустив пятерню в бороду, мужик яростно поскреб там.

   - Тебя ведь Личецей кличут, - с отчаянием продолжал он. Дочка беспокойно дернулась, он перешел на шепот. - И девчонка твоя точь-в-точь, как бабки описали. Ты - та самая повитуха, про которую все говорят?

   Стиснув зубы, я молчала. "Ско-ро ро-ды, ско-ро ро-ды", тукала в висках кровь.

   - Немая она у меня, Марьянка-то. Сызмальства немая. И собой ведь пригожа, и руки золотые, да вот только беда - не говорит. Ну, они, приезжие-то удальцы, и позарились на девку. Она под вечер пришла, избитая, вся в слезах, а слова вымолвить, бедовая головушка, не может! Попортили они мне дочку, ох, попортили, лихоимцы! - Матвей заплакал, неуклюже заслоняясь рукой. Я зажмурилась. - А бабки в деревне говорят, мертвый выблядок родится. И Марьюшку-то мою, кровинушку родную, на тот свет за собой потянет! Ты бы сберегла мне девку-то, а последыш уж пущай подыхает!.. - он умолк, горестно всхлипывая.

   Почувствовав на своем запястье чьи-то теплые пальцы, я открыла глаза. Округлив рот, Нина таращилась на меня, помаргивая спросонок. Я с трудом улыбнулась ей.

   - А если ребенок выживет? - спросила я и, пошевелившись, ойкнула - ноги затекли.

   Бородач шмыгнул носом.

   - На себя грех возьму, - угрюмо проговорил он. - Маруську мне сбереги, - и сипло закашлялся.

   - Что ж, - сказала я. - По рукам.

   Нина надула щеки и издала губами долгий, неприличный звук.

   Это не было похоже на бой, как его понимают мужчины. И все же для меня это каждый раз была битва. Роды. Схватки. Два противника - пробивающаяся к свету новая жизнь и смерть, для которой нет возраста. А между ними я, повитуха. Та, кто принимает младенцев, обреченных умереть, живыми. Та, кто отгораживает их от смерти.