Владимир Владимирович Набоков - Трагедия господина Морна

кощунственного слога, —

и я не допущу…

В дверях незаметно появилась Элла.

ТРЕМЕНС:

                     …В другое время

ты рассмеялся бы… Мой твердый, ясный,

свободный мой помощник — нежен стал,

как девушка стареющая…

ГАНУС:

                                     Тременс,

прости меня, что шутки я не понял,

но ты не знаешь, ты не знаешь… Очень

измучился я… Ветер в камышах

шептал мне про измену. Я молился.

Я подкупал ползучее сомненье

воспоминаньем вынужденным, — самым

крылатым, самым сокровенным, — цвет свой

теряющим при перелете в слово, —

и вдруг теперь…

ЭЛЛА:

(подходя)

                       Конечно, он шутил!

ТРЕМЕНС:

Подслушала?

ЭЛЛА:

                   Нет. Я давно уж знаю —

ты любишь непонятные словечки,

загадки, вот и все…

ТРЕМЕНС:

(к Ганусу)

                            Ты дочь мою

узнал?

ГАНУС:

         Как, неужели это — Элла?

Та девочка, что с книгою всегда

плашмя лежала вот на этой шкуре,

пока мы тут миры испепеляли?..

ЭЛЛА:

И вы пылали громче всех, и так

накурите, бывало, что не люди,

а будто привиденья плещут в сизых

волнах… Но как же это вы вернулись?

ГАНУС:

Двух часовых поленом оглушил

и проплутал полгода… А теперь,

добравшись, наконец, — беглец не смеет

войти в свой дом…

ЭЛЛА:

                          Я там бываю часто.

ГАНУС:

Как хорошо…

ЭЛЛА:

                  Да, очень я дружна

с женою вашей. Мы в гостиной темной

о вашей горькой доле не однажды

с ней говорили… Правда, иногда

мне было трудно: ведь никто не знает,

что мой отец…

ГАНУС:

                     Я понимаю…

ЭЛЛА:

                                      Часто,

вся в тихом блеске, плакала она,

как, знаете, Мидия плачет, — молча

и не мигая… Летом мы гуляли

по городским окраинам — там, где вы

гуляли с ней… На днях она гадала,

на месяц глядя сквозь бокал вина…

Я больше вам скажу: как раз сегодня

я на вечер к ней еду, — будут танцы,

поэты…

(Указывает на Тременса.)

          Задремал, смотрите…

ГАНУС:

                                        Вечер —

но без меня…

ЭЛЛА:

Без вас?

ГАНУС:

           Я — вне закона:

поймают — крышка… Слушайте, записку

я напишу — вы ей передадите,

а я внизу ответа подожду…

ЭЛЛА:

(закружившись)

Придумала! Придумала! Вот славно!

Я, видите ли, в школе театральной

учусь: тут краски у меня, помады

семи цветов… Лицо вам так размажу,

что сам Господь в день Страшного Суда

вас не узнает! Что, хотите?

ГАНУС:

                                       Да…

Пожалуй, только…

ЭЛЛА:

                         Просто я скажу,

что вы актер, знакомый мой, и грима

не стерли — так он был хорош… Довольно!

Не рассуждать! Сюда садитесь, к свету.

Так, хорошо. Вы будете Отелло —

курчавый, старый, темнолицый Мавр.

Я вам еще отцовский дам сюртук

и черные перчатки…

ГАНУС:

                             Как занятно:

Отелло — в сюртуке!..

ЭЛЛА:

                               Сидите смирно.

ТРЕМЕНС:

(морщась, просыпается)

Ох… Кажется, заснул я… Что вы оба,

с ума сошли?

ЭЛЛА:

                   Иначе он не может

к жене явиться. Там ведь гости.

ТРЕМЕНС:

--">