Анатолий Сергеевич Ромов - В чужих не стрелять

Анатолий Ромов В чужих не стрелять

1

Ночью шестого июня 1912 года в юго-восточной части Петербурга, недалеко от Московских ворот, раздался надрывный собачий вой. Собака лаяла зло, с подвыванием, мешая спать горожанам.

— Что это с Шариком, вторые сутки спать не дает…

Лай собаки был не простым, он переходил в рычание и визг. Дворник Баскин, нащупав в темноте одежду, встал, чертыхнулся и вышел на улицу. Несмотря на второй час ночи, было светло; собачья конура стояла далеко, наискосок по двору, у самого забора. Нехотя двинувшись туда, Баскин еще раз на ходу прислушался: собака просто заходилась злобным воем, слышно было позвякивание железа — животное рвало цепь.

— Черти б тебя взяли, уволят из-за шума… Шарик, фу!

Остановившись у конуры, Баскин посмотрел на собаку. Огромный пес бурой масти со свисающим вниз подшерстком замолчал, но, глядя в пространство, продолжал вздрагивать и тихо рычать. Дворник тронул пса за загривок, недовольно потряс:

— Очумел совсем! Что лаешь? — Всмотрелся в светлую мглу. За большим, изрытым канавами и заросшим бурьяном пустырем привычно темнел корпус электромеханического завода. — Ну что людям нервы портишь, никого ж нет? А, пес?

Глядя на хозяина, Шарик на всякий случай вильнул хвостом. Помедлив, коротко тявкнул.

— Давай, Шарик, чтоб не было этого больше! Слышишь?

Баскин оставил пса и, придерживая на ходу штаны, вернулся в свою каморку. Улегся, попытался заснуть — не получилось. Сказал, прислушиваясь к дыханию спящей рядом жены:

— Все ж зря собака лаять не будет. Пьянь всякая ходит вокруг, черти б ее драли…

2

Еще через сутки совсем на другом конце Петербурга, приближаясь среди спящих домов к Голодаю, медленно передвигалась небольшая прогулочная пролетка — ландо.

В 1912 году Голодай, северная часть Васильевского острова, представлял собой одно из самых заброшенных мест Петербурга. Отделенный от Петроградской стороны Малой Невой, а от Васильевского острова речкой Смоленкой, Голодай также был своего рода островом, почти необитаемым. Центр этого островка занимали болота, на западной части размещались керосиновые склады, на восточной, около Немецкого и Армянского кладбищ, — канатная фабрика и Чухонская слобода. Кроме слобожан, работников фабрики, здесь никто не жил, и за самой слободой убогий пейзаж нарушали лишь несколько деревянных домиков.

В два часа ночи седьмого июня 1912 года из-за белых ночей было светло как днем, поэтому можно было легко разглядеть небольшое ландо, запряженное вороной кобылой. В тишине ночной белизны ландо медленно двигалось вдоль берега Малой Невы, но Пятигорской улице. Вряд ли кто-то мог бы заметить движение экипажа — слобожане спали, гуляющие сюда не заходили, лошадь же, умело придерживаемая вожжами, шла тихим ровным шагом, не издавая ни звука. Плавное беззвучное движение лошади и седоков казалось сейчас неестественным; но если допустить, что кому-то удалось бы рассмотреть ноги кобылы, он увидел бы надетые на копыта специальные резиновые галоши, заглушающие звук.

На узких козлах, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое мужчин во фраках и котелках. Одному было около тридцати, второй, сухопарый, с подстриженной щеточкой светлых усов, державший вожжи, казался постарше. Оба сосредоточенно следили за дорогой и молчали: видно, знали друг друга хорошо и все понимали без слов.

Тот, к кому они ехали, услышал, как остановился экипаж. Этот человек сидел на завалинке у дома, называемом искони Натальинской фермой, закутавшись в брезентовый плащ. На вид ему было под пятьдесят; из-под капюшона торчала редкая бородка с проседью, изредка открывались маленькие, внимательные глаза, окруженные сетью морщин. Сейчас человек сладко подремывал, его лицо казалось безмятежным, даже когда он услышал дыхание кобылы и шорох шин на гравии. Только после того как шорох затих, явно досадуя, что дрема нарушена, человек вслушался. Убедившись, что чутье его не обмануло, нехотя встал и пошел к калитке. При виде людей во фраках в глазах сторожа на секунду мелькнула подозрительность, но только на секунду, не больше. Одеты появившиеся в воротах были вполне прилично, кроме того, сторож вспомнил, что одного из них уже видел раньше.

— Чего надо, господа?

Старший понял палец к губам, зашипел:

— Тс-с… Не узнал? Я же тебя предупреждал…

— А-а… Да, да, признал, простите, господин --">