Николай Георгиевич Поливин - Корабельная сторона

Спину окатило холодной дрожью.

«Что это со мной? — подумал Санька. В сердце вонзились тысячи маленьких иголочек, будто злой волшебник взял его в колючую рукавичку и надавил, пока несильно, но угрожающе.— Тоска одолевает… Что-то от отца нет весточек. Уж не случилось ли что с ним? Нет,— ответило сердце.— Может, с мамой?» Иголочки снова закололи.

«Тоже мне, в суеверие ударился!» — Санька даже разозлился на себя. На оборонительном рубеже все спокойно, самолеты лишь однажды покружились, но бомбить не стали. Гонит Санька от себя дурные предчувствия, а они не уходят.     

«А может быть, с Ириной что-нибудь? Но ему-то до нее теперь какое дело?! У нее есть муж, пусть кудрявый интендант и ломает над этим голову!»

Санька ходит по комнате из угла в угол, чтобы подбодрить себя, начинает напевать песенку про «Мишку-одессита».

Ты одессит, Мишка,

А это значит…—

выталкивает он сквозь плотно сжатые зубы, —

Что не страшны тебе

Ни горе, ни беда!

Ведь ты моряк, Мишка,

Моряк не плачет

И не теряет

Бодрость духа никогда!..

Кажется, помогло. Сердце в груди снова постукивает равномерно, и Санька о нем забывает. Идет на кухню. Ставит самовар, который давно уже не разводил, и самовар, обрадованный тем, что о нем наконец вспомнили, старается вовсю — пыхтит, фырчит, мурлыкает.

— Сейчас мы с тобой ужинать будем! — говорит Санька самовару.— Правда, по-хорошему бы уже спать пора, через тридцать пять минут часы полночь отстучат, ну да ничего — перебьемся!

В дверь постучали.

— Сей минут! — крикнул Санька, подбегая к двери и откидывая крючок.— Ты, что ли, Кимка? Входи, полуночник!..

В прихожую вошел Бородин, за его спину прятала заплаканное лицо Лена.

— Что-нибудь случилось? — упавшим голосом спросил Санька.

Лена заплакала громче.

— Что?! Говорите, не тяните душу! — Санька произнес это шепотом, а ему показалось, что он закричал, так закричал, что задрожали барабанные перепонки.— С папой?!

— Нет…

— С мамой?!

— Да.— Бородин был бледен до синевы.— Случилось, Александр, непоправимое, ее…

«Убили?» — спрашивали Санькины глаза и губы.

«Убили»,— Бородин ответил глазами.

«Не может быть! — кричали Санькины зрачки, огромные, безумные.— Не верим! Как же так? Ничего вокруг не изменилось, а ее нет!! Все вещи стоят, как и стояли, так же светят звезды и луна, так же ходят и говорят люди, даже пьют и едят!!»

Саньку замутило. Он выбежал на улицу, нырнул за угол, в тень.

Он глядел на окружающий мир и ничего не понимал. А в голове звенело на одной высокой-высокой ноте: «Убита!.. Убита!.. Убита!..»

Смысл этого страшного слова доходил до его сознания сквозь какой-то туман. Он понимал весь ужас, всю глубину обрушившегося на него горя, но не верил, что это свершилось, точнее, верил, но не до конца.

Ему казалось, что если бы это произошло, то привычное течение жизни было бы сметено, а ведь все  осталось, как и было!

Плещется река, покачиваются черные на сером фоне неба стрелы кранов в порту, где-то какой-то полуночник задиристо выводит:

Ты моряк, красивый сам собою.

Тебе от роду двадцать лет!

«Двадцать! — машинально произносит Санька.— А ей  б ы л о  сорок два…»

БЫЛО! — страшная боль простреливает его виски.— СОРОК ДВА! Вчера, даже сегодня утром эта цифра ему казалась если не большой, то солидной! А сейчас он думает: «Как это еще мало!»

На крыльцо вышел Бородин.

— Александр! — окликнул он.— Ты где? Идем домой!

Новый прострел в виски. «АЛЕКСАНДР!» Никогда раньше Сергей Николаевич так его не называл. Значит, это действительно произошло!

Санька молча прошел в свою комнату. Бородины, потоптавшись в ее комнате, пошли на кухню.

— Батюшки! — вскрикнула Лена.— Самовар-то распаялся.

«Я же собирался налить себе кипяточку, когда они вошли… Наверное, забыл закрыть кран. А углей в трубе было дополна…»

— A-а, разве в самоваре дело! — сказал глухим голосом Бородин.— Плохо, что он молчит… Как бы сам не расплавился…

— Когда ее привезут домой? — шепотом спросила Лена.

Но Санька услышал. «Привезут!» — повторил кто-то в нем деревянным голосом.

— Завтра…