Синкен Хопп - Пираты с озера Меларен

ящик со льдом стоит открытый. Так-то, господин бургомистр. А вот для чего фру Чилландер не заперла ящик?

— Обвиняемый… ближе к делу… кх, кх… применение силы к полицейскому… кх, кх…

— Так ведь, господин бургомистр, Блум-то и сам хватил малость.

— Кх, кх… Пустое… Не отклоняйтесь… свидетели… третий арест…

— Да уж мало в том хорошего, что и говорить. И все же вы, господин бургомистр, может, позволите мне пилить вам дрова, когда я выйду из кутузки?

— Ты что это здесь подслушиваешь, негодный мальчишка! — услышал Георг, и в тот же миг чья-то рука схватила его за полу пиджака и сдернула вниз.

Это была жена аптекаря, ближайшая приятельница тетки Леонтины. Она бесцеремонно взгромоздилась на оконце погреба и заняла место Георга.

Чуть не плача, Георг уселся на ступеньку кухонной лестницы и подпер рукой щеку. Ну почему, почему каждый его шпыняет? Почему все интересное ему запрещают? Он что, плохо учится? Или хулиганит? Только и слышишь: «До чего ты докатился! Что только из тебя будет!» «Где твоя совесть!» Бедного Никке засадили в кутузку за несколько бутылок пива! Никке-то славный дядька, он пел веселые песни и даже подарил Эрику леску. Их папу однажды тоже посадили. Он что-то написал — видимо, очень занятное, раз им это пришлось не по вкусу! До чего ж ненавидел он сейчас этих глупцов! Ярость переполняла его через край. Он на минуту представил толстые иссиня-красные губы бургомистра, услышал ядовитую болтовню тетки Леонтины, будто воочию увидел, как тупо жует за бутербродным столом^[8] Гренандер и наливает пивом и без того толстый живот Блум — и Георгу стало плохо. Он сжал кулаки и сплюнул. На фоне этих старых уродов шалопай Фабиан — ну просто симпатяга; Георг рассмеялся и схватил Эрика за руку:

— Йеркер, обезьянка! Давай удерем. Может, Фабиан еще не успел отплыть?

Эрик не раздумывал — ведь отвечать-то придется Георгу, — и мальчики помчались что есть сил к гавани.

Здесь пахло нефтью, водой и нагретым солнцем деревом. Мутная весенняя вода плескалась о столбы причала. Свежевыкрашенные рыбные садки, мережи и жерлицы грелись на солнышке, а на воде, гордая своим новым якорем, покачивалась «Эвелина», принадлежавшая хозяину малярной мастерской.

Этот маляр был единственным яхтсменом в городе. По правде говоря, никто не видел его плывущим на яхте. Но каждой весной он, засучив рукава, собственноручно красил свою ненаглядную шхуну. И не было такого воскресенья, когда бы он не появлялся в гавани и не возился со своей красавицей.

В лодочной гавани Фабиана не было. Мальчики помчались по прогулочной набережной, вдоль живой изгороди из ивы, скрывающей пароходную пристань и зеленые берега Меларфьорда^[9]. Наконец-то! Фабиан нашел укромное место и теперь дремал под серым лоскутом паруса. Георг окликнул его, и Фабиан подгреб к берегу.

Лодчонка была старая, утлая, с грязной простыней вместо паруса. Фабиан накидал в нее гальки для балласта, и лодка устойчиво качалась на воде. Судно было что надо, и лишь одно обстоятельство привело Георга в замешательство.

— Но ведь это же ялик лавочника, Фабиан! — воскликнул он.

— Он должен моему папашке, — успокоил его Фабиан. — Так что не пикнет ни словечка. Отчаливай!

Эрик тут же заиграл на губной гармошке «Дремлет волна…» — но лодка не двигалась.

— Здесь ветра нет, — заметил Георг и хотел было взяться за весло, но Фабиан прикрикнул на него:

— В парусной лодке не гребут.

Наконец лодка медленно проплыла мимо вехи. Жара стояла невыносимая, и смола медленно таяла на солнце. Эрик сидел на носу, играл на своей гармошке и наслаждался открывшимся видом.

Вот Стокгольмский пароход описал горделивую дугу. Капитан стоял на мостике в синей униформе, в фуражке с золотым галуном. Из камбуза чадило жареным мясом.

Легкая зыбь покачивала лодку лавочника, с ленивым шуршанием перекатывалась в ней галька.

Подул ветерок, жаркий, словно струя горячего воздуха из носика кофейника, и парус натянулся в мягкое, трепещущее полукружье.

— Пошла! — радостно закричал Эрик, увидев, как у штевня^[10] ласково забурлила вода и когда первые брызги редким дождем окатили его. Георг вторил ему тихим счастливым смехом.

Они вышли на середину небольшого городского фьорда, берега которого с кудрявыми дубовыми рощами, густо поросшие камышом, были усеяны белыми домиками и красными сарайчиками. Большая красивая бабочка упрямо следовала за ними, то --">