Томас Майн Рид - Морской волчонок (с иллюстрациями). Перевод Л. В. Рубинштейн, Н. И. Яньков.

драгоценный нож. Он и не догадывался в то время, какую службу сослужит мне его подарок.

— Уотерс, — сказал я, — вы меня помните?..

В ответ на мои слова он издал несколько характерных матросских восклицаний.

— Лопни мои шпангоуты! — услышал я. — Лопни мои шпангоуты, если это не тот сморчок, который все приставал к нам в порту!

— Парнишка, который набивался с нами в море!

— Тот самый, убей меня Бог!

— Да, — ответил я, — тот самый и есть.

Новый взрыв восклицаний. И вдруг наступила тишина.

— Где капитан?.. — спросил я. — Уотерс, отведите меня к капитану!

— Капитан тебе нужен? Да вот он, паренек, — добродушно ответил дюжий матрос, раздвигая руками толпу, которая меня окружала.

Я посмотрел туда и увидел того хорошо одетого человека, в котором с самого начала узнал капитана. Он стоял в нескольких шагах от меня, у двери в каюту. Я поглядел на его лицо. Выражение лица было суровое, но страха не вызывало. Было не похоже, что он собирается бросить меня на съедение акулам.

Я колебался некоторое время, но потом, собрав всю свою энергию, поднялся на ноги, шатаясь бросился вперед и опустился перед ним на колени.

— О сэр! — воскликнул я. — Мне нет прощения!

Не помню точно, так ли я выразился. Но смысл был такой.

Опустив голову, уставившись взглядом в палубу, я ждал ответа.

— Встань, паренек, и пойдем! — сказал он мягко. — Встань, и пойдем в каюту!

Его рука легла на мою голову. Он помог мне подняться и повел. Сам капитан шел рядом со мной, поддерживая меня, потому что я шатался!  Смел ли я надеяться, что все кончится так благополучно?

В каюте я увидел свое отражение в зеркале, и не узнал себя. — Весь с ног до головы белый, словно меня вымазали известью, ну да, конечно, ведь это мука. Лицо изнуренное, костлявое, как у скелета. Страдания и голодовка сделали свое черное дело.

Капитан усадил меня на кушетку, позвал буфетчика и приказал принести стакан портвейна. Он не проронил ни слова, пока я пил, а затем, устремив на меня взгляд, в котором не было ни тени суровости, сказал:

— Ну, паренек, теперь расскажи мне обо всем!

Это была длинная история, но я рассказал все с начала до конца. Я ничего не утаил: ни мотивов, побудивших меня сбежать из дома, ни одной подробности об ущербе, который я причинил грузу. Впрочем, он уже знал об этом, потому что кто-то из команды, пока я был без сознания, уже  побывал в моем логове за бочкой с водой и все ему рассказал. А пока я вел свой рассказ, наверно добрая половина команды слазила туда посмотреть.

Описав все самым тщательным образом, я изложил ему свое предложение и с тревогой в сердце стал ждать ответа. Но мое беспокойство скоро исчезло.

— Храбрый парень! — воскликнул он, вставая и направляясь к двери. — Ты хочешь быть матросом? Ты заслуживаешь этой чести. И в память о твоем благородном отце, которого я знал, ты будешь матросом!.. Эй, Уотерс, — продолжал он, обращаясь к рослому морскому волку, который ожидал снаружи, — возьми этого паренька и приодень его как полагается! Как только он окрепнет, научи его обращаться со снастью!

И Уотерс научил меня всему, что должен знать и уметь матрос. Много лет он был моим сотоварищем под командой доброго капитана. Скоро я перестал быть «морским волчонком» и был внесен в списки матросов «Инки» как «матрос первой статьи».

Но я не остановился на этом. «Эксельсиор!» — было моим девизом.

С помощью великодушного капитана я стал впоследствии третьим помощником, затем вторым, потом первым и, наконец, капитаном!

Со временем я поднялся еще выше и сделался капитаном собственного судна. Это было величайшей целью моей жизни. Теперь я мог уходить в море и возвращаться, когда мне заблагорассудится, бороздить необъятный океан в любых направлениях и плыть в любую часть света.

Одним из моих первых и самых удачных рейсов — уже на собственном корабле — был рейс в Перу. Помню, что я взял с собой ящик со шляпами для английских и французских дам, живущих в Кальяо и Лиме. На этот раз шляпы дошли в целости.

За подавленные шляпы давно было выплачено, так же как и за пролитый бренди и весь ущерб, причиненный сукну и бархату. В сущности, сумма была не так уж велика. И владельцы, оказавшиеся великодушными людьми, приняв во внимание обстоятельства, проявили снисходительность в переговорах с капитаном, а он, в свою очередь, постарался облегчить мне условия платежа. За несколько лет я выплатил все.

А --">