Александр Валерьевич Маслов - Рассказы

бетонной полосы. Но теперь он сам сторонился настороженных взглядов и брел по бесконечной набережной, стараясь замечать вокруг как можно меньше.

Прошлые годы, всецело отдавшись составлению инфограмм для мозга корабля, он был весь в работе и мир воспринимал не иначе, как продолжение миражей экранов. Он жил в прочной скорлупе идей, так или иначе связных «Великим ударом», слепо верил, будто создает нечто грандиозное, необходимое всем. Но «Великий удар» улетел: тысячу раз знакомая лаборатория с многоцелевым арсеналом машин, людьми, надеждами — все это осталось в прошлом. Скорлупа треснула и рассыпалась, и он ощутил жесткий ветер настоящего мира, пахнущий гнилыми водами залива, то колючими песками пустыни. Взамен, бесцельно бродя долгими днями между новым городом и руинами забытого центра Тердоб-Ши, он мог, наконец, оценить значение и смысл своего труда. Видел прошлое и настоящее — цепь многовековых превращений, в большинстве нелепых, и спрашивал себя: что будет через год? Что?! Когда столкнутся два мира: мир тысячелетней истории дерзаний человеческого ума и мир — его дитя, хитрым способом возвращенный из петли безвременного само — созерцания. Что же случится тогда?!

— О, великий сверхмозг! Неужели в его глубинах не найдется места для мыслей об этой ссохшейся траве, томящейся в плену бетонных плит? Неужели усталые, познавшие боль и страх глаза не отразятся в нем? С каждой минутой, влачащейся здесь, как мутная вода, он проживает там века, рой идей равных рождению, смерти пронизывают его многомерные соты. Однако с точностью и усердием машины он будет работать лишь над реализацией программы. Он не отступит от цели и, будто сказочный воин, будет идти шаг за шагом дорогой, где меч. Может только в редких снах, когда сметаются плевелы с мыслей, ведущих к цели, а стальной голос молчит, он вспомнит своего создателя да образ мире его породившего.

Говоря геер Саббу, что в корабле его душа, Нифжи Кост отнюдь не изрекал древний эпитет. В чреве звездного гиганта действительно скрывалась известная только ему тайна. Осознав это глубже, чувствуя причастность к замыслу более страшному, чем уничтожающая сила Рао, Нифжи испытывал ужас и отчаяние. Он невольно стал отожествлять себя с главной частью гадкой разрушительной машины, и оставалось единственное спасение: не вспоминать, не грезить, почти не думать.

Человек, остановившийся невдалеке, вновь привлек его внимание. Завернувшись в длинный плащ — хотя было жарко — он хмуро взирал на постройки другого берега и разжевывал огромными челюстями прессованные листья мога, сплевывая красной слюной. Отвлеченно разглядывая одинокую фигуру, Нифжи стал припоминать, что уже видел это лицо сегодня. И, конечно, вчера… Вчера обедая в кафе, потом поздно ночью, возвращаясь от предательницы Дафсни Паф. Такая встреча казалась, по меньшей мере, странной: четвертый раз в противоположном конце восьмидесятимиллионного города! Сначала он хотел подойти и заговорить с ним, но взгляд незнакомца ковырнул, как зазубренное лезвие. Он отвернулся и зашагал вдоль чугунной решетки заграждавшей спуск к воде.

Достигнув входа в подземку, Нифжи бросил жетон, стал на эскалатор к станции Ти 944, потом перепрыгнул на ленту к девятьсот тридцать шестой. Здесь было многолюдно. Под скрип архаичных машин толпа вливалась в жерло шахты. Полумрак и монотонный рельеф стен делали спуск бесконечным. Но вот впереди забрезжил свет ртутных ламп.

Когда Нифжи сошел на платформу, сзади послышался нарастающий гул. Он рождался где-то в недрах или под обшивкой транспортера. За несколько секунд вибрация стен и пола достигла угрожающей величины. Вдруг центральная опора треснула, за ней покосился ряд смежных, и массивное перекрытие, вместе с торговыми прилавками, людьми, сервис-кабинами, обрушилось вниз. Это было похоже на ад. Сорвавшиеся плиты разрывали ленты эскалатора, вскрывая чрево взбесившегося механизма: кругом стоял грохот и крик; красными огнями пульсировали глазницы сигнальных ламп, а хищнозубые шестерни с одинаковой жадностью перемалывали крошащийся бетон и мягкие тела людей. Обезумевшая толпа вздрогнула и хлынула, как штормящее море.

— О,Рао! Всесущий Рао! — вскрикивал Нифжи, закрывая лицо. Неистовый поток нес его прямо под колеса поезда.

Он не помнил, как очутился в вагоне. Мимо пролетел десяток станций, а вокруг по-прежнему говорили о катастрофе на 963. До Нифжи доходили обрывки фраз, чьи-то --">