Максим Дмитриевич Хорсун - Ушелец

Максим Хорсун Ушелец 

 Это был маленький поселок не вдалеке от Гуантанамо. Плаза-де-Круз, кажется, назывался он. Впрочем, сказать точно могли лишь местные, но с ними Конрад разговоров не заводил. Отчасти, — потому что он плохо знал испанский, отчасти, — потому что был в этих краях чужаком гораздо большим, нежели просто европейский турист на Острове Свободы.

   Когда-то в Плаза-де-Круз делали неплохие деньги на курортном бизнесе и, наверняка, даже по ночам на его улочках было не протолкнуться. Но все изменилось за каких-то полтора-два года. На всей Земле изменилось.

   Конрад брел по безлюдной, скудно освещенной улице вдоль уютных на вид домиков-бунгало. Он слышал шум моря, — деликатный рокот Карибов, и этот шум с каждым шагом становился все более отчетливым. В басовой мелодии прибоя прорезались высокие ноты пенного шипения, галечного перестука и песочного шороха. Значит, Конрад шел куда нужно. Так и есть: он миновал укутанный муаровой тенью поворот и оказался на набережной.

   Умиротворение. Вот что царило сейчас в его душе. Идти не спеша, слушать море, дышать морем. Бутылка коньяку, сигара, быть может — женщина на нагретом солнцем за минувший день пляже, — таковы были планы Конрада на остаток ночи.

   Ветерок лениво гнал по асфальту пустые одноразовые стаканчики, обрывки газет, обертки от мороженого. В редких домах еще горел свет, в основном же за оконными стеклами пряталась темнота. С противоположной стороны поселка доносилось дискотечное «туц-туц-туц». Мир утопии и антиутопии, мир полуночи человеческой.

   Над головой мерцали южные созвездия. Странно, но Конрад отчетливо помнил рисунок щедро сдобренного полярным сиянием неба Александрии. Он смог бы прямо сейчас, если бы какое-то чудо забросило его на ночное полушарие Бастиона, без компаса определить стороны света того сурового мира лун и колец. Но звезды земного неба теперь, после стольких лет жизни вне Солнечного пространства, казались такими чужими, словно он и в самом деле родился не на этой планете.

   Матово светила луна, находясь в трех четвертях. На ее выпуклом теле отчетливо просматривались металлические заплаты гигантских городов. Баунти, Гагарин, Рейкьявик — Конрад прошептал зазубренные еще в Младшей школе названия космополисов. Их-то он помнил отлично! Когда-то в далеком-предалеком детстве Конрад мечтал жить в одном из них: купаться в серебристых лунных морях, добывать из глубин кратеров магические лунные камни...

   Из тьмы прорисовался балочный скелет какого-то долгостроя. Быть может — основа для ресторана или развлекательного центра. Уже безразлично. Всю стройку съел бурьян.

   Но что-то заставило Конрада приостановиться. Что-то выделилось из ночи, будто световой всплеск сгорающего в стратосфере метеорита, и зацепило его внимание.

   На железобетонной плите забора, что окружал стройку, мутно-желтый свет фонаря высветил разноцветное граффити. Неумело, зато с чувством был нарисован гротескный человечек с длинным носом, огромными ушами, рожками и гипертрофированными половыми органами. Человечек улыбался во весь полный острых клыков рот. «Farwalker» — так обзывала создание убогого ума причудливая, кичливая подпись. Конрад хмыкнул и побрел дальше.

   Конечно, планы на эту ночь у него были не бог весть, какие. Но и они требовали подготовки. На набережной отыскался павильончик круглосуточного магазина. Конрад взглянул на краба с зажатой в клешне сигарой, что был намалеван на вывеске, и потянул за дверную ручку. Над дверью медно звякнул колокольчик, и Конрад оказался в пропахшем табачным дымом помещении. За прилавком у включенного телевизора дремала, опустив голову на руки, бельеса из здешних. Из динамиков телевизора раздавалась темпераментная испанская речь, отсветы экрана плясали по волосам спящей. Здесь же, на прилавке, стояла полная окурков пепельница, початая бутылка минералки и шеренга косметических кремов в уже порядком смятых тюбиках.

   Конрад почувствовал неудобство и попятился к выходу. Но девушка уже встрепенулась. Она подняла голову. Улыбнулась. Разглядела в Конраде европейца и улыбнулась еще раз с удивлением и детским радушием.

    — Буэнос ночес, синьор! Ола!

    — Буэнос ночес! Вы говорите по-английски?

    — Немного.

   Конрад заметил, что кожа на ее лице пестрит воспалившимися порами. Странно, но отметины этого «бича юношества» только --">