Андрей Всеволодович Дмитрук - Болеро Равеля. Неожиданный финал

арабского типа, зато женщины, при всей звездности брильянтов и туалетов, обнаруживают местный, и нелучший разбор.

Хватив бокал совершенно забытого мною артемовского, я уставился вниз, на уютную сцену. Вступление разбитного конферансье, тем более на английском, я пропустил, устраиваясь; теперь там ломал дурака певец в клетчатом пиджачке и канотье, вертел задом, жеманно выпевая идиотскую песню времен моего детства, плебейку даже среди блатных:

Когда я был мальчишкой,

Носил я брюки клеш,

Соломенную шляпу,

В кармане финский нож…

Далее певец повествовал, как он покончил с отцом и матерью, а также о противоестественной участи «сестренки-гимназистки». Кто-то из переодетых шейхов лениво захлопал, другие продолжали болтать со своими дамами. Я выдул еще бокал, думая о том, что шампанское скоро закончится, а на следующую порцию выпивки у меня нет валюты… Но «блатной» шут, наконец, убрался. Свет торшеров стал пурпурно-темен, зато на помосте скрестились два прожекторных луча.

Тут официант подсадил к моему столу еще двоих — места были заказаны. Недовольный, я едва кивнул на их вежливое приветствие. Тоже восточные люди, глаза — сливы в масле, иссиня-черные усы, лайковые пиджаки.

Начавшись чуть слышно, меня обволокла томная, чувственная музыка — и вышла она. Партнерша по номеру моего Георгия. Одним словом, Стана. Невысока, крепко сбита, скуластое лицо с татарщинкой — не в моем вкусе, но трудно не признать, что осанка ее бесподобна, легки ноги с балетными икрами и задорно мил петуший гребень желто-зеленых волос. На Стане было нечто вроде домашнего халата из плотной узорчатой ткани — и впрямь, она изображала хозяйку дома, причем вполне естественно, в духе «публичного одиночества». Стало понятно, для чего сцена обставлена, как комната: трюмо с туалетным столиком, кокетливый диван, пара кресел.

Хозяйка явно собиралась уходить: вот, сбросив халат и оставшись в коротенькой кружевной рубашонке, присела перед зеркалом, занялась макияжем. Уверенно порхала помада, ложились мазки румян и теней… Вдруг очень натурально затрещало высаживаемое стекло, и на сцену прыгнул Георгий. Был он грозен, хищен и явно собирался ограбить квартиру; в руке стиснут «Макаров». Но, увидев донельзя перепуганную раздетую Стану, бандит изменил свои намерения. Пистолет был спрятан, черная фуфайка стянута через голову. Мои соседи по столу шумно вздохнули, увидев рытые шрамы на могучем теле Георгия. «Это мой сын», — сказал я не без умысла, полуобернувшись к восточным людям. Те закивали, сочувственно цокая языками; расчет был верен, мне налили из бутылки «Камю». Чокнувшись, я залпом выпил: много чести — смаковать чужую подачку…

Тем временем события на сцене быстро развивались. Я много раз видел такое в подпольных, хотя известных всем видеосалонах, — но вживе это просто ошпаривало… Расходившийся гангстер, содрав со своей жертвы все, кроме лакированных туфелек, затейливо обладал ею; да, имел Стану без всяких условностей, сильными руками перебрасывая ее с туалетного столика на кресло, а оттуда на диван. Работал он в бешеном темпе. Поначалу партнерша изображала гнев и яростное сопротивление, но вскоре увлеклась и уже сама с акробатической ловкостью меняла позы… Мой сосед, бурно задышав, стал жевать лимон — с кожурой, без сахара. Георгий рычал и стонал, заканчивая свое дело, он весь взмок от пота, и Стана, уже успевшая насладиться, вдруг выскользнула из объятий и на французский манер смело помогла любовнику… Финал был кретинским, пошли в ход дешевые эффекты: очевидно, решив замести следы, гангстер перерезал жертве горло. Стана тщательно билась и хрипела, не менее литра алой жидкости выплеснулось ей на грудь и живот. Затем она картинно скончалась. Георгий исчез, погасли прожектора. Зрители вяло поаплодировали.

Соседи снова разлили коньяк; у меня наступил тот предел, когда новые рюмки уже не прибавляют забвения, но каждая может столкнуть в беспамятство… Смуглые носатые джентльмены явились из бывшего Азербайджана, ныне северных иранских провинций: один, Вагиф, владел нефтяной скважиной на Каспии, другой, Гейдар, умалчивал о своем роде занятий, но по всему было видно, что оба живут в совсем ином мире, чем я и даже Бобер. В их мире-великая Еда, венецианские гондолы вместо велорикш и собственные «Боинги», позволяющие уложить пол-экватора между завтраком и обедом. Киев нравится жгучим красавцам, но --">