Владимир Валерьевич Покровский - Тысяча тяжких

Владимир Покровский ТЫСЯЧА ТЯЖКИХ

Началось все с того, что в секураторию города, как всегда без приглашения, явился Папа Зануда. Он вошел в кабинет шефа-секуратора вместе с Живоглотом и парой сопровождающих.

— Что тебе, Папа? — спросил испуганный шеф-секуратор, вставая из-за стола.

Папа Зануда сел в подставленное сопровождающими кресло и сказал:

— Садись, брат.

Такое обращение ничего хорошего не предвещало. Зануда выложил на стол небольшие волосатые кулаки, насупил брови и впился в лицо «брата» чрезвычайно обвиняющим взглядом.

Наступило очень нехорошее молчание.

— Что я слыхал, брат, — начал, выдержав паузу, Папа Зануда. Оказывается, в твоем заведении числится слишком много дел, а я и не знал. Это правда, брат?

Шефу-секуратору было неуютно под взглядом Папы, но поначалу он старался держать марку, солидный все-таки человек — и в возрасте, и в чинах. Он сказал:

— Есть кое-какие делишки, не жалуемся. Все больше, правда, по мелочам. А что?

Папа Зануда посмотрел на него совсем уже обвиняюще.

— Брат, ты меня считаешь за идиота. Я тебя не про мисдиминоры спрашиваю, не про мелочи — я про тяжкие с тобой говорю. Про убийства, насилия, всякое там вооруженное, вот про что.

— Ну-у, хамство! — не выдержав, завыл Живоглот (от наплыва чувств он помотал головой и застучал по столу кулаками). — Это же просто черт знает, до чего охамели!

— И тяжкие тоже имеются, — начал было с достоинством шеф, но тут же не выдержал и стал оправдываться: — Ну, так ведь город-то какой!

— И сколько?

— Что сколько? — глупо переспросил шеф-секуратор.

— Всссяккие пределы приличия, — взвизгнул Живоглот, — всякие… дураков из нас делает… пределы приличия!

— Экранчик-то, ты нам экранчик, брат, покажи, что уж тут, давно мы на него не глядели. — Папа до того переполнен был злобой, что даже перешел на вежливый тон. — Сколько у тебя таких.

— Ах, это? — понимающе кивнул шеф. — Сейчас, пожалуйста… Вот.

Он пошарил рукой под столом (сопровождающие вытянули шеи и стали похожи на вратарей во время пенальти). За его спиной вспыхнул небольшой экран, незаметный прежде в обоях красного дерева.

— Вот, пожалуйста.

С видом «я здесь ни при чем» он отвернулся в другую сторону. На экране светилась всего одна цифра — 984.

— Ты видел, Папа, нет, ты видел?! — в порыве благородного негодования Живоглот был готов разодрать собственный пупок. — Девятьсот восемьдесят четыре!

Папа Зануда молчал. Шеф-секуратор скромно потупился. Его подташнивало.

— Брат! — произнес наконец Папа. — Ты случайно не помнишь, какая для нашего города годовая норма на тяжкие?

Шеф неопределенно крутнул головой. Слова не шли.

— Тысяча для нашего города норма, ведь правда, брат?

Шеф-секуратор обреченно кивнул.

— Он еще кивает! — завизжал Живоглот. — Нет, ну каково хамство!

— А какое сегодня число? Ты, может быть, и это позабыл тоже?

— Второе сегодня, — безнадежно ответил шеф.

— Месяц какой?

— Декабря… второе.

Папа Зануда нервно дернул щекой.

— Вот видишь, брат? Второе декабря — и уже девятьсот восемьдесят четыре тяжких. Ты разве не понимаешь, что шестнадцать тяжких почти на месяц — это даже для одного дома не слишком много, не то что для города?

Шеф-секуратор опять промолчал. Он только умоляюще посмотрел на Папу.

— Понимает он, прекрасно он все понимает! — заходился от ярости Живоглот. — Ха-ха, я такой наглости просто даже себе и не представлял.

— Заткнись, — сказал Папа немножечко другим тоном.

Живоглот для вида похорохорился, проворчал под нос: «Не понимает он, как же, так ему и поверили», — и послушно заткнулся, выжидательно, впрочем, глядя на шефа светлыми базедовыми глазами.

— Так почему ж ты молчал?

Шеф-секуратор виновато откашлялся.

— Разве скажешь тебе такое? У тебя, Папа, характер очень крутой — сто раз подумаешь, пока соберешься чего-нибудь неприятное сообщить.

— Хам! — выдохнул Живоглот.

— У меня, брат, характер исключительно мягкий, — заметил Папа Зануда, — все время убытки терплю через свою доброту. Я прощать люблю, я слишком много прощаю, вот где моя беда, брат.

— Мягкий — не то слово, — подхватил живоглот. — Преступно мягкий! Вот так, прямо тебе скажу. Ты только посмотри, до чего дошло, он кивает еще! Прощаешь и прощаешь, и конца прощения нет!

— Анжело, — сказал Папа Зануда. — Я тебе уже советовал --">