Александр Валентинович Ледащёв - Кукловод. Кровь Солнца

заходов? — Ты шел ва-банк.

— Все по-честному. Если ты доконаешь его — просто новый рубец. Если всадишь иглу в сердце или голову — извини. — Серый Шут больше не издевался. Он встал, оказавшись твоего роста, и шагнул к тебе. — Решайся. Больше я не приду никогда, если сейчас ты отступишь. Ты будешь похож на монстра, лицо которого прошло через терку из кожи ската. Узоров и геометрических знаков не обещаю, но все зависит от твоей тонкости, — Серый Шут снова усмехнулся, он дал тебе косточку. Нет. Монетку. В темноте. Золото? Серебро? Медяк? Фальшивка? — Если ты откажешься от войны, дар останется с тобой, обратно не возьму. Но я хотел бы видеть человека, способного носить такое в себе и не пользоваться. Особенно видя вокруг то, что происходит.

— А моя жизнь? Ее будут оберегать? — Если уж и играть, то по-крупному. Проигрывать — тоже.

— Не скажу, — голос Серого Шута стал сух, как песок, — не скажу. Не хочу. Не могу. Не скажу. А то в чем тогда игра и в чем Серая Шутка? Нет, воевать ты будешь сам, как сможешь, на свой страх и риск, на свою голову и своей головой. Знания ты получишь прямо сейчас. Это очень больно. И это — первый шрам на твоем лице. Будет ли он последним — тебе решать. И каждый раз боль будет точно такая же. То, что ты будешь выпускать в мир, будет выходить, раздирая твою плоть. Еще. Если ты вздумаешь лечить свои шрамы у пластических хирургов, использовать обезболивающее в момент захода — можешь сразу забыть, что у тебя был дар. После того, как заход окончен, можешь обрабатывать новые шрамы.

— А если я все же рискну делать новые заходы, пока тонкая кожица не покроет новый шрам? Не на нового человека, а на того же? — Ты уже понял, что один шрам равняется одному человеку.

— Хороший вопрос, — в голосе Серого Шута мелькнуло что-то напоминающее уважение, — но тут простая логика, ответ ты мог бы найти сам. Дальше — больше. Или ты получаешь один шрам за человека, ждешь, пока нарастет новая кожица, и продолжаешь с ним свои игры — тогда шрам просто будет болеть, или же ты рвешься в бой, и тогда скоро начнется резьба по кости. Ты рехнешься от боли, человек.

— А что, после захода тоже нельзя принимать обезболивающие средства? — Ты ждал ответа «нет», но Серый Шут удивил тебя.

— После — можно. Но только растительного происхождения. Можешь хлестать хоть опиум, в растворе или трубке, но не вздумай употреблять его современные производные. Анестетики нового поколения — исключены. Ранозаживляющие средства — тоже только из бабушкиной аптеки.

— Почему-то современная терминология звучала от тени в балахоне совершенно естественно. Ни тебе странных речей, ни трубного гласа, ни скрежещущего голоса, ледяной злобы, издевки, равнодушия — нет. Это все было в другой жизни. Серый Шут был сам по себе. Твои представления о таких сделках — сами по себе. — Еще вопросы есть? Я не тороплю. Думай хоть до утра. Но у меня есть только двадцать три часа с момента моего прихода к тебе до того, как я уйду — сделав тебя тем, кем ты хочешь стать, или получив твой отказ. Душа остается тебе. До суда. Ты получишь своих кукол. Ты получишь самую ужасную маску вместо лица. Первый шрам пройдет от корней волос до нижней челюсти. Слева. До кости. Пока он не затянется, ты не сможешь начать то, что хочешь.

— Я получу своих кукол, Серый Шут? Тех, о которых я так часто думал? — Ты думал о куклах. О настоящих куклах.

— Да. Ты станешь Кукловодом. Ты научишься делать те куклы, что будут тебе нужны. Если ты забыл что-то, из мною сказанного, — напрягись и переспроси сейчас. Больше ты меня не увидишь. До самой смерти. Тогда я приду снова — забрать дар. Хочешь — запиши все на листок. Хочешь — на диктофон. Хочешь — на компьютер.

— Долго будет заживать первый шрам? И надо ли ухаживать за ними, как за обычными ранами? Мыть, бинтовать? Дезинфицировать? — спросил ты.

— Как хочешь. Лучше — да. А еще лучше — сиди дома, пока первый не затянется. Это не просто шрам. Это ворота. Если ты закроешь его слишком быстро — получишь меньше, чем ждал. Я обязан был тебе это сказать. Это месяц, как минимум. — Серый Шут прошелся по комнате, как обычный человек, разве что совершенно бесшумно, посмотрел в окно, посмотрел на картины на стенах, зачем-то открыл платяной шкаф, закрыл, потом бесцельно провел пальцем по корешкам книг и снова опустился в кресло. — Двадцать три часа. Думай.

— Я выбираю войну, Серый Шут. Теперь что? Пергамент, кровь и все прочее? — ты не юродствовал, но почему-то тебе --">