Александр Эдуардович Гуйтер - Там, где танцевали мертвецы

Бормотухи подползли поближе к помосту и, раскрыв красные пасти с мелкими клыками, ловили эти кусочки плоти и глотали, не разжёвывая, а говорящий слизень высунулся из глазницы Чмыря почти полностью и извивался в такт какофонической музыке.

Совсем скоро должен был наступить кульминационный момент, когда тела мертвецов, не выдержав изнуряющей и ускоряющейся пляски, начинали разваливаться на куски, которые ещё некоторое время шевелились у ног доктора Картифарнакиса, после чего их, за исключением голов, разбирали на сувениры, но музыка, взвизгнув и возвысившись до ультразвука, резко оборвалась. Танцующие мертвецы остановились, наклонив вперёд головы и опустив руки.

Толпа издала гул разочарования, а доктор Картифарнакис, не поняв, что произошло, принялся колоть спины мертвецов иглой.

– Да что с вами такое, бестолочи? – приговаривал он, погружая острое серебро в податливую плоть. – Пляшите, говорю вам, пляшите!

Мертвецы не реагировали, раны на их спинах сочились целыми потоками мутной жидкости, а доктор, неистовствуя, продолжал с остервенением тыкать их иглой. Никто никогда ещё не видел его в таком состоянии: сморщенное лицо перекосило гримасой гнева, губы дрожали, словно высохшие листья на ветру, а глаза сверкали.

Кошкодевочки, переглянувшись, подошли к помосту, явно желая хоть чем-то помочь, но доктор Картифарнакис рявкнул что-то нечленораздельное и они отошли обратно к повозке.

Деревенские жители, на чьей памяти не случалось подобных казусов, громко обсуждали происходящее.

– Да это что-то непонятное! – пробормотал повар Жижка, заталкивая в пасть целую пригоршню жареных червей.

– А может, они сломались? – предположил говорящий слизень из глазницы Чмыря.

Хозяин погладил глаза-рожки слизня, которые тут же втянулись в тело, и с нежностью прошептал:

– Глупенький, они не могут сломаться.

– Они же и так мёртвые, – добавила тётка Бормотуха, занятая ловлей свих щенков, которых она хватала за хвосты и, не обращая внимания на визги и укусы, запихивала в огромную корзину, висевшую за спиной.

Толстая лохматая паучиха, закутанная в собственную паутину, имени которой никто не знал, прошипела что-то на своём непонятном языке и занялась любимым делом, выставив вверх бородавчатый зад и сматывая извлекаемую паутину в клубок. Она снимала чердак в таверне и расплачивалась тканями собственного производства, каждую неделю отлучаясь на охоту, с которой возвращалась с несколькими жертвами, замотанными в толстые коконы. Она развешивала их под потолком и медленно выпивала, не убивая сразу. Трактирщик Сизый, единственный из всех, кто понимал паучиху, говорил, что та питается исключительно свежей кровью и никогда не ест тухлятину, а если кто из её трофеев умирал прежде, чем его выпивали досуха, то его просто выбрасывали на помойку.

Чумичка и Егоза, два весёлых братца, как-то раз шлялись по помойке (а бесцельное шатание было их основным занятием) и вскрыли один из коконов. То, что братья увидели внутри, настолько их развеселило, что они даже принесли находку в деревню, чтобы на неё могли поглядеть все.

Деревенские с любопытством разглядывали труп, глаза которого были словно всосаны внутрь, а кожа натянута так, что рот кривился в оскале-улыбке, качали головами и, посмеиваясь, тыкали труп палками. Трактирщик, увидев это дело, вышел и приказал отнести весёлую находку обратно на помойку, а то паучиха может рассердиться.

– А почему она рассердится? – спросил рыжеволосый Чумичка.

– Это её добыча, а вы с ней играетесь, – ответил Сизый.

– Так ведь она её выкинула, – начал было спорить большеухий Егоза.

– Она всё равно считает это своей собственностью, – не терпящим возражений тоном сказал трактирщик. – Если бы она, как и её родственники, жила в собственной пещере, она бы никогда ничего из пойманной добычи не выкинула. Эти коконы висели бы под потолком до скончания времён.

– А когда будет это скончание времён? – спросил Чумичка.

– Когда надо, тогда и будет, – ответил Сизый и, бросив на братьев грозный взгляд, пошёл в трактир, а те, вздохнув и поплевав на лапы, отнесли кокон с телом обратно на помойку, даже не подозревая, что всё это время паучиха наблюдала за ними через маленькое окошко на чердаке.

Доктор Картифарнакис тем временем, поняв, что иглой привести мертвецов в чувство не получится, поднял вверх руки и прокричал:

– Уа-ку-ра-ма-ма-на-ка-йих!

Между пальцев доктора заискрились --">