(add violence) - Wo alle Strassen enden (СИ)

листов расплывшимися чернилами была нарисована примитивная схема контактного взрывателя. На еще одном — сплошь формулы. На третьем — еще какая-то схема, в темноте было не рассмотреть. Готтфрид перевернул лист. В нижнем углу мелким почерком были выведены имя и фамилия. Фридрих Веберн.

— Фюрер меня раздери! — зашептал Алоиз. — Это же… Твой отец!

У Готтфрида закружилась голова. Он представил себе, что Штайнбреннер спускается сюда же, выдирает из его рук листы, а потом торжествующе смеется, мерзко смеется. Если докажут, что бомба такого строения и правда упала на Германию в Год Обнуления, то ему конец. Его с матерью оставили в живых только потому, что потом благодаря таким же бомбам в необитаемую пустыню превратили целых два материка: Африку и Австралию. И часть Евразии в придачу. И потому, что маленький Готтфрид был очень умен. Но докажи теперь партийцы, что это его отец спровоцировал Великую Катастрофу…

— Меня расстреляют… Алоиз, меня расстреляют… — пробормотал Готтфрид. — А перед этим заставят сожрать этот чертов уран… Или запихают мне его в зад… Алоиз…

— Давай сюда! — Алоиз выдрал заветные листы у Готтфрида и принялся расстегивать костюм.

— Ты что творишь, идиот! — Готтфрид вышел из себя. — Тут рядом уран…

— Срать, — отрезал Алоиз. — Мы пережили Великую Катастрофу. Вряд ли мне навредят эти несколько секунд. И несколько листов.

Готтфрид хотел было возразить, но к тому моменту, когда он еще раз посмотрел на друга, тот был вновь плотно упакован.

— Давай, херр разведчик, — усмехнулся Алоиз. — Может, мы найдет тут что-то еще?

Они не успели обшарить каждый уголок, как Готтфрид издал негромкий, но выразительный победный клич.

— Смотри! Тут спуск!

— Ты — псих, — покачал головой Алоиз.

Внизу оказался добротный подвал. Казалось, его не тронуло ничто — даже колба керосиновой лампы, стоявшей на монументальном деревянном письменном столе, была цела.

— Ого-го! — присвистнул Алоиз. — Ты посмотри-ка!

Со стены на них строго взирал намалеванный масляными красками на холсте фюрер. Под фюрером висел Имперский штандарт, только цвета слегка поблекли.

— Да сюда можно на экскурсии ходить! — изумился Алоиз.

Готтфрид уже вовсю шарил по комнате. Несколько пыльных консервных банок — целых! — датированных 1943 годом. Пакет с кофе — удивительно, должно быть, он пах, этот кофе! В нижнем ящике стола несколько очков: у одних сломана дужка, у других треснуто стекло. Костыли в углу. Белый халат на спинке кресла… Готтфрид обшарил все, оставив на закуску верхний ящик письменного стола — тот пока не поддавался. Вскоре на самом столе собралась внушительная гора трофеев, от провианта до сущей ерунды, вроде броши-булавки.

— Приступим! — Готтфрид чувствовал, как кровь бросилась в лицо. Он уже позабыл о том, что за пазухой у Алоиза покоились бумаги, способные довести его до расстрела. Или до введения в организм урана каким-нибудь особенно противоестественным способом.

— Чертов ящик, — пожаловался Готтфрид. — Вот я тебя!

Он с досады хватил кулаком по столу — Алоиз вздрогнул, а с потолка посыпалась штукатурка.

— Тьфу на тебя! — выругался Алоиз. — Хочешь, чтобы нас тут с концами завалило? Я сомневаюсь, что Штайнбреннер станет спасать наши жопы.

— О! — Готтфрид заметил на столе булавку. Казалось, он уже даже не слышал всего, что говорил Алоиз. — Смотри-ка!

Он подхватил булавку и принялся воевать с замком злополучного верхнего ящика.

— Готтфрид… — осторожно начал Алоиз. — А если хватятся?

— Ерунда, — пробубнил тот. — Хватятся — вон мы сколько всего нарыли! Да-а-а!

Он торжествующе воздел руку, но не удержал равновесия и приземлился на задницу. С потолка снова посыпалась штукатурка.

— Осторожнее ты, фюрера ради, — покачал головой Алоиз.

— Веберн! Берг! Мать вашу, говноеды сраные! — сверху раздался голос Штайнбреннера. — Ноги поди переломал, коротышка, пока сюда влез?

— Штайнбреннер, — Алоиз дернул Готтфрида за рукав.

— Швайнбреннер(3), — огрызнулся Готтфрид. — Я тут кое-что…

Он замер. В ящике стола лежала книга. Или дневник. Нечто в

--">