Наталья Григорьевна Долинина - Предисловие к Достоевскому

«Бе­сах», «Братьях Карамазовых».

Это необыкновенное сочетание глубины и серьезности раз­решаемых автором проблем с увлекательным, таинственным, острым сюжетом пришло к Достоевскому не сразу. Чи­тая его первые повести, мы видим, как он по­степенно медленно учится быть Достоевским.

«Униженные и оскорбленные» — первая книга писателя, где он начинает нахо­дить свой неповторимый стиль философа, психолога и мас­тера увлекательного чтения.

ЧАСТЬ I

Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид, Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит...

Л. С. Пушкин

to

1. Как

начинаются книги

«Прошлого года, двадцать второго мар­та, вечером, со мной случилось престран­ное происшествие».

Так начинается роман «Униженные и ос­корбленные». На то, как начинаются кни­ги, всегда интересно обратить внимание.

У Пушкина часто первая же фраза вво­дит нас прямо в центр повествования: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова». («Пиковая дама».) А вот как начинается «Гробовщик»: «По­следние пожитки гробовщика Андриана Прохорова были Езвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик пе­реселялся со всем своим домом».

Для многих писателей это умение Пушкина сразу ввести читателя в мир своих героев оставалось недостижимым идеа­лом: это не каждому удается; есть писатели, для кого естест­веннее начинать книгу постепенно, медленно вводя в нее чи­тателя, не сразу представляя ему героев.

Глава I

СТАРИК И ЕГО СОБАКА

В «Герое нашего времени» — иные, не пушкинские, но то­же стремительные начала каждой части. Герои Лермонтова —постоянно в движении, и каждая часть романа с того и на­чинается: герой куда-то едет. Первая повесть — «Бэла»: «Я ехал на перекладных аз Тифлиса». Вторая повесть — «Максим Максимыч»: «Расставшись с Максимом Максимы- чем, я живо проскакал Терекское и Дарьяльское ущелья, завт­ракал в Казбеке, чай пил в Ларсе, а к ужину поспел в Влади­кавказ». Оба эти «я» не Печорина, но все вокруг Печорина движется, торопится, спешит — и офицер-рассказчик тоже. В следующих трех повестях «я» уже принадлежит Печорину, и он тоже все время едет, непрерывно находится в движе­нии. Вот начало «Тамани»: «Тамань — самый скверный горо­дишко изо всех приморских городов России. Я там чуть- чуть не умер с голоду, да еще вдобавок меня хотели утопить. Я приехал на перекладной тележке поздно ночью».

Здесь — сразу все: и необыкновенные приключения, и быс­трое движение, и резкий, быстрый тон речи... «Княжна Мери» начинается тем же глаголом «приехал»: «Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города...» Только в «Фа­талисте» Печорин, казалось бы, никуда не едет и ниоткуда не приезжает, но и там — движение: «Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице...» — опять жизнь не устоявшаяся, переменчивая, укладывающаяся в сжатые сроки...

«Мертвые души» Гоголя начинаются, как ни странно, бо­лее похоже на Лермонтова, чем на Пушкина: здесь тоже дви­жение: «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ез­дят холостяки...» И это не случайное начало: вся книга — о движении Чичикова по губернии, недаром бричка станет од­ним из самых запоминающихся предметов в «Мертвых ду­шах», недаром и кончится книга движением, но уже не Чичи­кова: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ?..»

Но другие, более ранние, чем «Мертвые души», работы Го­голя, объединенные под общим названием «Петербургские по­вести», начинаются иначе. Здесь мы, как и у Пушкина, сразу попадаем в самый центр того мира, куда поведет нас автор. «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все». («Невский про­спект».) А вот еще два начала петербургских повестей Гого­ля, явно перекликающихся с началом

--">