Анатолий Симонович Либерман - Некоторые спорные вопросы общей и германской просодики

(начало XIII в.) двусложные слова типа sunu ‘сын’ были еще [sunu], но односложные слова уже произносились «по-шведски».

Даже если принять сандхиальный тест, позволяющий отграничить просодику английского и шведского типа, то останутся многочисленные сложности в трактовке фонем. Установив, что в шведском есть геминаты, мы без труда разобьем все согласные на краткие и долгие, а гласные, каков бы ни был их статус, объединятся в пары [а]/[а:], [е]/[е:] и т. д. Но в английском, где нет геминат и где длительность гласных зависит от контакта с последующим согласным, bit и beat должны предстать в виде /bit/ и /bi‑t/ (дефис означает свободный контакт). Отождествление гласных в bit и beat, быть может, не вполне корректно, но приемлемо. То же относится к not /not/ ‘нет’ ~ naught /no-t/ ‘ничто’ full /ful/ ‘полный’ ~ fool /fu‑l/ ‘дурак’, равно как и ко всем парам немецких гласных. Но для гласных в англ. bet /bet/ ‘пара’, bat /bæt/ ‘летучая мышь’ и but /bʌt/ ‘но’ пар среди монофтонгов не обнаруживается, и они имеют странный статус: они никогда не встречаются иначе, как перед согласными, и неизвестно, имеем ли мы право называть их фонемами.

Хотя двусмысленность «прикрытых» гласных современного английского языка обсуждается много десятилетий, не было предложено ни одного даже предварительного решения этой проблемы. Есть транскрипционные знаки, но не ясно, что за ними кроется. Исключительные трудности сопряжены и с анализом вокализма современного голландского языка, где некоторые неприкрытые гласные воспринимаются, как краткие. Наличие корреляции усечения слога в голландском не вызывает сомнения, но смысл свободного контакта именно в растяжимости гласного, и когда связь между «свободой» и растяжимостью нарушена, требуются нежелательные поправки к добытой с таким трудом теории. Все эти вопросы, как и фонематический анализ языков шведского типа, выходят далеко за рамки данной работы.

Арифметическая трактовка количества также много сложнее, чем это представлялось Трубецкому. Трубецкой различал моно‑ и бифонемные слогоносители. В тех языках, в которых слогоносители биморны, они, по его определению, бифонемны. Этот вывод вполне последователен, ибо нельзя допустить, чтобы внутри фонемы проходила какая бы то ни было граница (по определению). В новейшей фонологической литературе морами оперируют многие, но эти моры не представляют никакого интереса, потому что они мыслятся как универсалии, существующие в любом языке, и пропадает то, ради чего Трубецкой занимался этим вопросом, а именно различие между слого‑ и моросчитающими языками.

Чтобы обнаружить моры, Трубецкому достаточно было исследовать свойства слогоносители. Но о моросчитании свидетельствуют и явления иного рода. В латыни и в древнегерманских языках действовал закон, по которому долгий слог приравнивался к двум кратким. Именно эта ситуация послужила предметом упомянутых выше исследований Куриловича. Здесь уже речь идет не о делимости слогоносителя, а о реальном счете. Тот же закон, хорошо известный из стихосложения, мог проявиться и при исторических сдвигах, о чем также подробно говорит Курилович. В западногерманских языках еще в доисторическую эпоху окончание в двусложных словах отпадало после долгого слога, но сохранялось после краткого. Поэтому feld ‘поле’ и fōr ‘поездка’ дошли до древнеанглийского в апокопированном виде, а sunu ‘сын’ и wine ‘друг’ — как односложные образования.

В каком смысле fōr = feld = sunu? В том ли, что оо = el = u + u или что oor = eld = unu? С одной стороны, моры — это только часть слогоносителя, т. е. только гласные и сонорные, так что понятно происхождение терминов «биморные гласные» и «биморные дифтонги» (реконструируются иногда и трехморные гласные). Но с другой стороны, в дело идет, как сказано, любая фонема. Не только долгий по положению слог состоит из краткого гласного и двух каких угодно согласных, но и потеря даже такого слабого согласного, как h, вызывает заместительное удлинение: древнеангл. seolh ‘тюлень’ имело род. падеж sēoles < *seolhes. Много позже, в средневерхненемецком, gibt ‘дает’ и ligt ‘лежит’ утратили поствокальный шумный (спирант?) и превратились в gīt, līt. Такой встроенный в слово счетчик, видимо, только и мыслим при моросчитании.

Подобный же «счетчик», для которого все фонемы равны, действует при распределении i, т. е. ij и ji в древнеиндоевропейских языках. Так, в готском противопоставляются stojiþ ‘судит’ = st-ó-o-j-i-þ, wasjiþ ‘одевается’ = wás-j-i-þ и domeiþ ‘судит’ = --">