(Didivivi) - Бондарская песня (СИ)

уж и назвали друг друга братьями на крови, на всю жизнь шрам на ладони остался.

Ларион частенько на него глядывал и тосковал, вспоминая Ивана, ни с кем так близко не сходился больше, не свезло на родственну душу после.

***

К обедне помолился на звон колоколов и присел к верстаку устало, не выспался, которую ночь уж не спит из-за деток-то, руки аж дрожат, чуть зауторником палец не срубил. Развернул холстинку с едой, пожевал вяло, яйцо выпил, водой запил и позволил себе полчаса соснуть.

А потом уж робил до самого вечера, когда к вечерне звонить стали. Три заказа отдал и помчался домой, усталость как рукой сняло от тревоги за дочушек.

— Как деточки? — спросил у порога, а Фроська желчно фыркнула:

— Хучь бы разочек про меня спросил!

Ларион кротко воззвел очи в почерневший потолок и ответил устало:

— И так вижу, ты намазана, одета как на ярмарку и причесана — значит, не болезна. Спят уже?

— Спят, — ответила она, собирая на стол, — Машуня, лекарь сказал, еще месяц кашлять будет, круп у нее, а Дуня сегодня уж козой скакала, почти здорова, к вечеру только чутка погорячела, я ей отвар сызнова дала еще маковый настой капнула для крепкого сна.

Ларион зашел на цыпочках к деткам, дотронулся до лобиков губами: теплые, не горячие. И залюбовался обеими: чернявые в обоих родителей, смуглые и узколицые в Ивана, красавицы вырастут. Поправил одеяло и вышел тихонько.

Пока хлебал щи, взглянул на Фроську, ее аж распирало, но сидела молча, пока он ел.

— Говори уж, — вздохнул и потянулся за ломтем хлеба, — Чаво таперича случилось? У кого корова сдохла?

— Какая корова? — опешила Фрося и, поняв, что муж шутит, отмахнулась, — Да ну тебя! Мне бабы важное сказали! Что князь новый будет! И все, все про него, до самой капелюшечки, выдали! — и аж всколыхнулась вся радостно, — Манька у него в сенных девках была, когда он приезжал на побывку, надеялась, что отметит князь вниманием, дура кривая! А он всю жизню-то с дружинниками да воеводами прошарахался, баб вообще не признает, чуешь, что говорю?

— Неа, — равнодушно ответил Ларион, доедая щи и придвигая к себе плошку с солониной и тушеной репой: вот жалуется вечно Фроська на недостаток, а мясо с рыбой у них цельный год не переводятся со стола.

— Смазливых да пригожих мужиков привечает князь-то новый, говорю, — и засопела недовольно, что муж не охнул изумленно.

— Чаво ж, таких и в граде хватает, — Ларион прожевал и запил кусок киселем, — В затейных домах, сама знаешь, и девки, и парни есть. Чаво ж нового? Другое дело, как молодой князь град устраивать будет. Новая метла по-новому метет, как бы не ужали нас, бондарей-то. Коли захочет кузнецов выделить? Аль скобарей?

Фроська приоткрыла рот пужливо:

— А чаво ж делать?

— Чаво, чаво. Челом бить пойду завтра, жребий вытянул я. Ты мне одежу почище приготовь, чтоб в грязь лицом не упасть. За еду благодарствую, вкусно, Фрося.

Фрося заметалась, открыла сундуки, вытащила одежу посправней, со стола остатки трапезы убрала в запечье, стряхнула крошки бережливо в руку и положила на закуток домовому. Расстелила холстину, вытащила утюг, вымела из топки углей и засыпала в утюг. Красную рубаху разложила, вздула еще лучину, чтоб уголек случайно не уронить на ткань и принялась гладить. Потом портки синие выгладила и охнула, увидев прореху, — Ларион себе редко куплял одежу, скромен был, частенько до дыр занашивал. Села штопать, Ларион подошел полюбоваться — любил смотреть за чужой умелой работой — и похвалил:

— Красиво кладешь стежки. Эх, Фрося, стать бы тебе белошвейкой, руки у тебя золотые.

Фрося улыбнулась довольно, знала за собой, что в штопке и вышивании ей равных нет, но белошвейкой глаза портить — ой ли, дура она, что ли?

За шитьем размякла и запела высоким приятным голосом негромко:

Вещевало мое сердце, вещевало,

Вещевало ретивое несказало,

Что вконец моя головка погибает,

Мил сердечной друг нещастну покидает.

Ларион улыбнулся и завторил ей:

По конюшенки душа моя гуляет,

Он добра коня сердечной друг седлает,

На добра коня садится воздыхает,

С широка двора

--">