Мерлин Маркелл - История болезни

здесь не будет места —

Место занято старой,

Склееной криво и сшитой

Психологом и терапевтом

(Последних аж трое старалось),

Одним психиатром и даже

Ведьмой с шаманским ножом.

Ну и конечно,

Я тоже,

С иглой-изолентой корпею

Над вечно крошащейся глиной…

Сломать бы её.

Я мечтаю.

Я не люблю непрактичность,

А это — её архетип.

* * *

Но меня просили

Не трогать куклу

И ей не вредить,

Потому что у куклы…

Досада! — у куклы моё лицо.

'19

Заживо

(быль, записанная в столбик)

Однажды

Я был похоронен заживо.

Без гроба, просто в мешке.

Неглубоко, но всё ж.

В лесу, далеко от трассы.

Было лето, и пот

Катился по мне ручьём,

Ведь я сам копал могилу.

Копал медленно —

Не потому, что нехотя;

Я раньше

Никогда не работал лопатой,

К тому ж

Стонал от боли сустав

На сгибе левой руки.

Вот и все причины, а так

Я кропотлив в любом труде.

И так же усердно я

Выкапывался из-под земли.

Но сначала я тихо лежал,

Слушая шум двигателей,

Отдыхал от ручного труда

И дышал неспешно,

Тем, чем было.

Единственное,

Что меня волновало,

Это

Камешек, впившийся в спину,

Аккурат в расклеившуюся почку.

Пласт земли,

Смявший грудь,

Словно гиря,

И то раздражал меня меньше.

Мои руки,

Прижатые тканью мешка,

Не могли подсобить

Проложить мне дорогу наверх,

И я извивался как червь.

Люди говорят о себе

Как о кошках, реже — собаках,

Иногда побранятся свинотой,

Бараном, козлом, обезьяной.

Я был могильным червём,

За это мне вовсе не стыдно.

Я полз сквозь рыхлую землю

И радовался лету впервые.

Я недолюбливал лето;

Но если б меня закопали

Дубовой зимой или осенью,

Обильно способной оплакать

Мои внезапные похороны,

Я бы навечно увяз

В спрессованной, грузной земле.

Я полз, раздвигая телом

Сухую, пышную почву,

Рыхлёную носом лопаты.

Я полз.

Рывками, совсем некрасиво.

Потому эти строки решил

Оставить без полировки

Рифмой и всяческим ритмом:

Они

Родственны моим движениям,

Ничуть не знакомым с поэтикой.

Я полз, прерываясь на отдых,

Но каждый рывок шёл всё легче.

Мне помогло, что рождён

Я для пера, не лопаты,

Оттого неумело терзал

Злосчастную землю в лесу —

Неглубокой вышла могила.

Я выбрался, лёг на земле.

Должно быть, всё так и задумано:

Чтобы я смог вынырнуть

Из этого бассейна для усопших.

Хотя, если б не смог,

Никто бы меня не хватился.

Когда я полз,

Ноги выбились из ткани

И теперь были в карей пыли.

Я сжёг свой мешок,

Поистратив

Треть коробка спичек.

Огонь рисовал на нём

Ровные, круглые дыры,

А потом быстро гас.

Во мне не было ликованья

Или волненья, или чего-то ещё.

Моя грудь не тянула жадно

Сухой воздух душного лета.

Я чувствовал Ничего.

Я ведь был похоронен,

А значит, я всего лишь умер,

И теперь я снова не-мёртв.

Моё сердце не останавливалось,

Моя кровь не засыпала в жилах,

Ни один врач

Не признал б меня мёртвым,

Но я верил, что побывал

Прошлый час

Покойником.

Теперь я иногда,

Признаюсь, вывожу людей

На поля, далеко-далеко.

Мы вместе копаем ложе,

Я даю им лежать да подумать.

Терапия весьма помогает,

Всем нравится, мне, в общем, тоже;

Я на день — дон Хуан, и Las Gordas

У меня не такие уж Gordas

(Было бы тяжко копать

Пристанище тучному другу).

Поделишься с кем — не поверят,

Потому говорю будто в стихах.

Ведь мало ли что

Я мог сочинить?

Буквоплёт, что с меня взять.

И когда свысока говорят,

Подобрав презрительно губы:

«Молодой, что ты знаешь о жизни?»,

Те, у кого самым страшным

Опытом был развод,

Ринит у дитя и экзамены,

Мне охота вздохнуть и спросить:

«Представляете, сколько дерьма

В этой жизни черпал я --">