(Joringhel) - Безветрие (СИ)

В конце концов, им все еще хорошо друг с другом.

Хэ Сюань смотрит на Цинсюаня, распростертого на кровати, разгоряченного после секса — такого красивого, такого юного.

Цинсюань лежит, закинув руку за голову, прикрыв глаза — длинные ресницы бросают тень на высокие скулы. Губы полуоткрыты, перепачканы семенем — жаркое ликование поднимается в груди Хэ Сюаня.

Распущенные волосы лучше любой одежды. Синяки на запястьях и алые цветы следов на шее.

Хэ Сюань наклоняется над ним, целует в губы, слизывая собственное семя и чужую кровь. Цинсюань открывает глаза.

В них не отражается ничего.

Одного этого взгляда достаточно, чтобы прогнать ликование.

— Назови меня моим именем, — требует Хэ Сюань.

— Сюань-гэ, — еле размыкая губы, шепчет Цинсюань, но ликование не возвращается.

***

Цинсюань беседует с братом.

Его белые одежды пропитаны кровью и перепачканы вязкой могильной землей, но надевать другие он отказывается. Хэ Сюань приносит ему дорогие шелка и мягкую парчу, но Цинсюань отвергает одно платье за другим, оставаясь в драном ханьфу заклинателя. Кровь на нем принадлежит Ши Уду. Натекла с его оторванной головы, пока Цинсюань, обезумев, баюкал ее в руках, словно не веря в случившееся.

Он и сейчас это делает.

Держит голову в объятиях бережно, точно мать — новорожденного ребенка. Рвет подаренные шелка на тряпки, омывает лицо, тщательно очерчивая линии глаз, носа, губ.

— Как жаль, что ты не видишь, какая солнечная погода сегодня, гэ. Берег такой пустынный, только эти странные рыбы приплывали подкормиться.

— Как жаль, гэ, что ты не видел больших птиц, которые осмелились подлететь к самым скалам!

— Гэ, сегодня в черных водах поднялся настоящий шторм. Как думаешь, гэ, есть ли жемчуг на самом дне возле острова?

Ши Уду, конечно, не может ему ответить — но Цинсюань выглядит так, словно слышит ответ. Подносит голову брата к уху, жмурится довольно.

Солнце заливает пустынный пляж.

***

Так уж повелось, что Ши Уду живет с ними.

При первой же попытке Хэ Сюаня избавиться от мерзкой головы — утопить в черных водах, пустить на корм рыбам, — Цинсюань впадает в безумие.

Простоволосый, он валяется в ногах у Хэ Сюаня, хватает за лодыжки, за колени, куда дотянется, и в неразборчивом вое и рваных всхлипах еле различимы слова:

— Нет… Пожалуйста… Все, что хочешь… Мин-сюн, Мин-сюн…

— Все, что хочу?

Хэ Сюань почти рычит, поднимая его за волосы — черная шелковая волна легко обвивается вокруг запястья.

Цинсюань кричит от боли. Лицо опухло от слез, губы кровоточат, он запрокидывает голову, глядя на Хэ Сюаня из-под слипшихся ресниц. Хэ Сюань крепко держит его за волосы. В другой руке — так же, за волосы — болтается голова Ши Уду.

— Пожалуйста… Мин-сюн… Все, что угодно… Все сделаю… Все…

— Все сделаешь? — Хэ Сюань приближает лицо к его лицу. — Тогда назови меня моим именем.

Только услышав, как Цинсюань стонет: «Сюань-гэ», он отпускает его. Размахивается, отшвыривает голову Ши Уду в другой конец комнаты и, резко повернувшись, уходит прочь.

***

Если Цинсюань что-то делает по дому, Ши Уду всегда с ним. Убирается, моет полы, готовит ужин — ведет нехитрое хозяйство, которое здесь у них есть, только под присмотром мертвых глаз оторванной головы.

Хэ Сюань не любит смотреть на то, как Цинсюань воркует с братом.

Так, как сейчас — отставив в сторону лохань и тряпку, Цинсюань держит голову в руках и что-то шепчет, рассказывает, прижавшись лбом ко лбу.

Хэ Сюаню он никогда ничего не рассказывает.

Да и что там слушать? Вся жизнь Цинсюаня вертится вокруг дома и берега черных вод, по которому он прогуливается, изредка собирая ракушки, камешки и рыбьи головы.

Все это имело бы значение, если бы Ши Уду остался жив и вознамерился во что бы то ни стало добраться до Черновода и забрать себе свое.

Но Ши Уду — какая печаль! — умер. И, казалось бы, некому нарушить уединение. Но он и здесь вмешивается — словно мертвая голова может давать советы.

И — что хуже —

--">