Корин Холод - Синий костюм (СИ)

Тебе пять лет. Ты стоишь перед выщербленным зеркалом и пытаешься понять, почему молодой, но уже начавший лысеть доктор сказал сегодня, что с тобой что-то не в порядке. Ты видел других детей, разговаривал с ними, и сейчас пытаешься разобраться: чем ты отличаешься от них?

Тощий? В этом доме сложно набрать вес: кормежка хоть и регулярная, но скудная. Да и не самого хорошего качества. Но ты не задумываешься над этим: тебе не с чем сравнивать. Ты просто понимаешь, что твоя худоба — не отличительная черта, и продолжаешь смотреть дальше.

Рыжеватые, вечно встрёпанные волосы, начинающие постепенно темнеть? Они не слушаются расчёски, но и это нормально. Ты видел здесь волосы всех цветов и совершенно разнообразной длины, особенно у старших ребят. Воспитатели давно отчаялись понять, как и где можно раздобыть такое количество красок для волос. Не то.

Тонкий прямой нос, подбородок, который с возрастом тоже будет узким и острым как нож, светло-зелёные водянистые глаза. Не то. По пять пальцев на руках и ногах, зубы, щёки, язык… не то. Ты с болезненным любопытством оттягиваешь резинку трусов, но и там тоже всё в порядке: ты не раз бывал в общей душевой и много чего насмотрелся и наслушался… не то.

В отчаянии ты вновь поднимаешь взгляд на зеркало, но в нём ничего не отражается. Нет твоей перепуганной физиономии, нет обшарпанного кафеля стен «умывалки», её желтоватых фаянсовых раковин и ржавых кранов, нет ничего. Только где-то в глубине зыбким маревом видятся тебе какие-то исходящие паром трубы, огромный бассейн с пузырящейся жидкостью и полная луна в дегтярно-чёрном небе.

В глазах темнеет, паника сменяется яростью, и ты, широко размахнувшись, бьёшь кулаком прямо в предавшее тебя зеркало. От боли в костяшках на мгновение становится легче, потом звон осколков превращается в бренчание бубенцов, и ты теряешь сознание. Но перед тем как погрузиться в нежные объятия небытия, в твоём рассудке начинает брезжить понимание: именно с этим связаны слова молодого доктора, имени которого ты пока не знаешь.

— Он явно далёк от нормы, но я постараюсь что-нибудь сделать…

Восемь лет спустя.

— Джозеф! Джозеф!

Маленькая светловолосая девочка, которую за голубые глаза и миловидное личико воспитательницы звали Ангелочком, вприпрыжку бежала по дорожке, усыпанной мелким гравием. Девочку не волновало, что маленький парк был не ухожен, что скамейки в нём красили в последний раз лет пять назад, а ремонтировали и того раньше, что он был отгорожен от внешнего мира высоким железным забором… На дворе стояло начало июня, вокруг была сочная, дурманящая пряным ароматом зелень, буйно цвели давно наплевавшие на отсутствие внимания люпины, и душа восьмилетней девочки была полна счастьем, какое только и бывает в столь юном возрасте. Это счастье не требует поддержки, дополнительных условий или стимулов. Оно требует только одного: чтоб им делились. Вот и сейчас Ангелочек бежала поделиться своим счастьем с тем, кого она всей своей детской душой считала другом. Да, он был старше, да, частенько огрызался на неё, когда она ему мешала. Но никогда не издевался по пустякам, не пренебрегал ею и никому не позволял грубо вести себя с ней. Он заботился о девочке, а она, в меру своих малых сил, старалась заботиться о нём. А ещё она прекрасно знала, где можно его найти в ясные дни, которыми погода не так часто радовала обитателей детского дома имени Александра Куина-младшего.

Вот и теперь она безошибочно выбрала тропинку в парке и припустила по ней с новыми силами, выкрикивая во всё горло:

— Джозеф! Джозеф, ты где?!

— Ну что ты орёшь? — недовольный голос раздался, казалось, из самого центра развесистого куста туи. Девочка чуть не споткнулась, крутанулась на пятках и бросилась на голос, раскрывая объятия:

— Джозеф, наконец-то я тебя отыскала!

Навстречу ей с покосившейся скамейки, скрытой пахучей, маслянистой зеленью, поднялся высокий нескладный мальчишка. Поднялся, чтобы сразу же рухнуть обратно, осторожно придерживая повисший у него на шее груз, живой и возбуждённо болтающий ногами.

— Осторожно, Лина, — проворчал Джозеф, чуть отодвигаясь в сторону, чтобы девочка случайно не задела стоявшую на скамейке шахматную доску. — Откуда столько радости?

— У

--">