Галина Николаевна Полынская - Светлый прямоугольник в конце коридора

Галина Полынская СВЕТЛЫЙ ПРЯМОУГОЛЬНИК В КОНЦЕ КОРИДОРА

Рабочий день закончился, а на моем столе опять начал надрываться телефон. Одной рукой я уже была в рукаве пальто, поэтому долго смотрела на аппарат безобразного желтого цвета и боролась с зудящим желанием быстро выйти из кабинета, потом по лестнице, на улицу, домой…

— Алло, — сказала я, придерживая трубку подбородком и пытаясь просунуть в рукав вторую руку.

— Алена?

— Да, — голос я никак не могла узнать.

— Аленка, это я, Марина!

— О, я тебя не узнала, богатой бу…

Внезапно Маринка безудержно разрыдалась.

— Что случилось?! — крикнула я, испугавшись. — Что с тобой?!

— Не со мной, — с трудом выдавила Марина, — с Олежкой…

— С братом?!

— Да, он… он покончил с собой!

— Не говори глупости! — завопила я, разозлившись, — такими вещами не шутят!

— Сегодня утром, в шесть часов, — не слышала меня Марина, — он выбросился из окна у себя в общежитии…

Я медленно опустилась на край стула. Казалось, меня ошпарили кипятком, в глазах потемнело, как перед потерей сознания, но захлебывающиеся звуки в трубке не давали мне отключиться.

— Ты где сейчас, Марина?

— Дома.

— Буду через десять минут.

Я положила трубку на рычаг, рука двигалась медленно-медленно и я не могла понять, кажется это мне или…

На улице дул сырой, промозглый весенний ветер. Немного подморозило, и прохожие все поголовно шли осторожно, как старички и старушки. Я поймала машину и назвала адрес. Олежка Симбирцев… четвертый курс МГУ, юридический… Высокий, красивый блондин с лучистыми зелеными глазами, умница, с прекрасным чувством юмора, душа любой компании, моя душа… я закрыла глаза и стиснула зубы — нельзя же закричать во весь голос в такси…

Машина остановилась у дома Марины, я сунула водителю купюру и побрела к подъезду. Как только я позвонила, дверь сразу же распахнулась, будто Марина все время стояла в коридоре и ждала меня. Сдавленно всхлипнув, она повисла у меня на шее, и я едва смогла удержаться на ногах.

— Почему, Аля, почему? — невнятно бормотала она, — Почему?

Потом мы сидели на кухне и молчали. В ярком электрическом свете Маринкино лицо было опухшим и жалким, она не плакала, только раскачивалась из стороны в сторону и смотрела в окно. А я, так и не сняв пальто, царапала ногтем пеструю клеенку на столе и ничего, ничего не понимала. Только одно Олежка не мог сделать такое с собой и со всеми нами… просто не мог…

— Где он сейчас, Марин?

— В морге, — она не заплакала, скорее, завыла, — в морге! В морге!

Сердце, дернувшись, ухнуло куда-то вниз и из глубины, из темноты, заторопилось больными рывками. Я машинально бросила валидол под язык. На столе ожил телефон.

— Давай я возьму?

Марина кивнула.

— Алло?

— Так я и знал что ты там! — произнес раздраженный голос мужа. — Ты знаешь сколько времени?! Я обзвонил всех твоих возможных и потенциальных любовников и был потрясен — тебя нигде не оказалось! Знаешь, что я хочу тебе сказать…

Я смотрела поверх склоненной Маринкиной головы на маленький шкафчик со всевозможными кухонными мелочами. На его деревянных дверцах пестрели переводные картинки — медведи, зайцы, фрукты… их наклеил Олежка, когда ему было лет шесть, а восьмилетняя Маринка, на правах старшей сестры, долго его отчитывала и запрещала впредь портить мебель… Всю остальную мебель давно сменили, а шкафчик так и висит…

Маринкины плечи едва заметно вздрагивали, золотистые, такие же, как у брата волосы, растрепанными локонами закрывали лицо…

— … не знаю, каких мужиков вы там ждете! Немедленно домой! Немедленно…

Я положила трубку, но через минуту телефон зазвонил снова. Пришлось встать на колени, дотянуться до телефонной розетки и выдернуть вилку.

— Как же так? — голос Марины прозвучал глухо, механически. — После сессии, мы же в Прагу… и на море… а завтра годовщина у Соловьевых, мы и подарок купили… Что я скажу Соловьевым? — Маринка подняла лицо, ее зеленые, кошачьи глаза были сухими, тусклыми, безумными.

— Родители знают?

— Они в Амстердаме, вернутся через неделю.

— Позвонить?

— Не знаю куда. Не знаю… ничего не знаю!

Я помнила, где лежат лекарства. Впихнула в Маринку жменю успокаивающего, выпила сама и почувствовала, что сердце опять начинает частить и тупо ныть. Дернула воротник свитера — водолазки, хотелось дышать и дышать… --">