Вениамин Александрович Каверин - Собрание сочинений в 8-ми томах. Том 7

«делают визиты»? Офицер с женой приходят,
сидят десять минут и уезжают. Мама провожает их. Гор­
до откинув голову, она хлопает в ладоши: «Эй, люди!» Но
в доме нет никаких людей, кроме денщика и няньки.
Почему «сходят с ума»? Значит, на нем стоят или си­
дят, если потом с него сходят?
...Губернатор в треуголке и в белых штанах проехал
на парад.
...Город проходил передо мной: сумерки, освещенные
окна магазинов, вечернее небо по ту сторону реки, где по­
ля. Сергиевская, Плоская, сбегающая к набережной. Кре­
постной вал, соборный сад. Все знакомое-перезнакомое.
Чайный магазин Перлова с драконами, игрушечный мага­
зин «Эврика». Сейчас все спят. Брошены с размаху, не за­
перты железные ставни. И губернатор спит, сняв белые
штаны и положив на стул треуголку. И в других городах
все спят — мальчики, и губернаторы, и кучера — няньки­
ны мужья, и няньки. Во всем мире не сплю только я, под­
пирая голову рукой и глядя в темноту, из которой что-то
выступает, шевелясь и меняясь.
Я похудел, побледнел, перестал расти — и было решено
поить меня вином Сан-Рафаэль «Друг желудка», для
укрепления здоровья. Приходила мать — полная, в пенс­
не — и, запахивая халат, давала мне рюмочку вина с пе­
ченьем. Я выпивал вино, съедал печенье, и сперва это
было интересно, потому что я не просто не спал, а ждал,
когда придет мама. А потом стало все равно.
— О чем ты думаешь? —- спрашивала нянька.
— Не знаю.
— Беда мне с этим ребенком,— говорит мать.— О чемто он все думает, думает.
Обо мне заботились, потом забывали. Нянька была
убеждена, что все — от бога. И это было, по-видимому, со­
вершенно верно, потому что бог каждую минуту упоми­
нался в разговорах. «Боже сохрани!», «Боже мой!», «Бог
его знает!», «Ну тебя к богу!» и т. д. Он был господом, не
господином, а именно господом: ему молились, его проси­
ли. У католиков и православных был свой бог, а у евре­
ев — свой. И они чем-то отличались друг от друга, хотя
увидеть даже одного из них было, по-видимому, невозмож­
но. Он мог, оказывается, все, если его очень попросить, то
11

помолиться. Но вот нянька молилась ему каждый
день и была даже какой-то старой веры, о которой гово­
рили, что она крепче, а все-таки ее муж, губернаторский
кучер, проворовался, украл хомуты и теперь сидел в тюрь­
ме. Сперва она молилась, чтобы его выпустили, но его не
выпустили, а потом, когда в нее влюбился актер Салты­
ков, стала молиться, чтобы не выпускали. А его, наоборот,
выпустили. Он приходил пьяный и грозился, и все от него
убежали. Только мама вышла, гордо подняв голову, побле­
скивая пенсне, и сказала: «Эх, Павел, Павел»,—и он за­
плакал и стал биться головой об пол.
Словом, бог поступил с нянькой несправедливо, и на
ее месте я не стал бы молиться ему каждый день. Саша
вообще говорил, что бога нет и что он один раз испы­
тал его, сказав: «Бог — дурак»,— и ничего не случилось.
Но почему же в таком случае строят соборы и церкви,
и подрядчик Звонков нажил на постройке какой-то
церкви сто тысяч, и наш собор стоит уже двести или три­
ста лет?
Нет, бог есть. Нянька говорит, что есть еще и черти
и что они — богатые и бедные, как люди. Бедные сидят
тихо, а богатые шляются и безобразничают, потому что им
все равно нельзя попасть в рай, поскольку они все-таки
черти.
Подпирая голову рукой, я думал и думал. Нянька тай­
ком от матери поила меня маковым настоем. Она очень
жалела меня, но была нетерпелива и не могла заставить
себя сидеть у моей кровати, потому что актер ждал ее у
черного хода. Это была «трагикомедия», как говорила
мама. Нянька водила нас в Летний сад, актер подсел к
ней и влюбился, хотя ему было двадцать шесть, а ей —
под сорок. Труппа, в которой он играл, уехала, а он остал­
ся. Старший брат, присяжный поверенный из Петербурга,
приезжал к нему уговаривать, но он так сильно влюбил­
ся, что уже не смог уехать, а, наоборот, поступил в духов­
ную консисторию, оставшись совершенно без средств.
Каждый вечер нянька бегала на черный ход, и они долго
разговаривали шепотом в темноте. Потом она приходила
счастливая, потягивая концы платка под подбородком, сму­
щенная, как девочка, и говорила: «Опять не спит. Ах ты,
горе мое!» Я видел, что ей хочется к Салтыкову, и гово­
рил: «Иди, няня, ничего, я засну». Ей было жаль меня,
но она все-таки уходила. Значит, в мире не спал уже не я
один, а еще актер Салтыков и --">