Витаутас Казевич Петкявичюс - О хлебе, любви и винтовке

лучше…

Намаюнас заходил по комнате, потирая левую сторону груди. Когда боль немного отпустила, подошел к Альгису и положил ему руку на плечо:

— Ну, не будем спорить. Подумаем хорошенько… Ты меня прости. Когда вокруг такая чертовщина, нетрудно сорваться и наговорить черт знает что. А тебя я как отец прошу: не горячись, еще раз все как следует обдумай, от начала и до конца, до самой последней точки. А теперь послушай, для чего я тебя вызывал…

Альгис понял, что на этот раз Намаюнас хитрит. Не такой он человек, чтобы легко отказаться от своих слов. Поэтому юноша подобрался, насторожился и деланно-нетрезвым голосом сказал:

— Не могу, голова кружится.

— Ничего, зубами за воротник ухватись — остановится… Вот край Ожяйской пущи, — он ткнул пальцем в карту, — отсюда начинается Будишский лес. Между ними — Пуренпевяй, там хутор Шкемы. На рождество у него должны встретиться Вайдила и Бяржас.

— Не может быть! И Домицеле согласилась? Не побоялась?

— Побоялась, не побоялась… не будем теорией заниматься. Перейдем к делу. Итак, даем им встретиться, поговорить, немного захмелеть, а потом… — Капитан сделал жест рукой. — Оба у нас в кармане, и игре конец.

— Но по приказу Гладченко я уже отчислен…

— Формально — да. Однако разве не можешь ты нам помочь в трудный час? С бандитами никому не запрещено бороться. Наоборот. Мы даже требуем этого.

Альгис опять было заколебался. Однако слух его уловил проскользнувшую в тоне капитана азартную нотку, живой ум сразу же подсказал, что всю эту историю Намаюнас затеял не только по долгу службы, что за ней скрываются какие-то его личные соображения. Поймав усталый и сосредоточенный взгляд серых глаз начальника, Бичюс тихо спросил:

— Вы ради меня?

— Не могу положиться на Гайгаласа…

— Тогда не согласен. И без меня в отряде достаточно хороших ребят.

Намаюнас засунул большие пальцы за широкий ремень и усмехнулся:

— Тебя на мякине не проведешь. Ну хорошо — ради тебя. И никто мне не может запретить. Это мое право.

— Вы всегда наставляли: когда говорит закон, сердце молчит.

— Ну и упрямый же ты осел! Во-первых, наши законы не только головой продуманы, но и сердцем прочувствованы. А во-вторых, законы создаем мы, нам их и изменять. Советский человек никогда не был и не будет рабом параграфа. Слушай и не перебивай, — он подмигнул, словно показывал фокус, и вынул блокнот. — Если мы к Шкеме придем всем отрядом или устроим обычную засаду, Вайдила сразу же учует и ни за что в западню не сунется. Он матерый волк… Я думаю вас двоих так припрятать, чтобы даже Шкема ничего не заподозрил. План такой: вы затаитесь и будете вести наблюдение. Вначале появится Вайдила, разнюхает, ничего подозрительного не заметит и подаст сигнал Бяржасу. А как только прилетит второй голубок — тут мы их и сграбастаем. Живыми. Понимаешь? Жи-вы-ми.

— Но я…

— Подумал и об этом: операцию мы подготовили еще до приказа управления, ясно?

— Но…

— Вот дотошный! Я и другой вариант предусмотрел: приказ об операции пометим вчерашним числом. И больше никаких «но». Согласен?

— Это нечестно.

— Заруби себе на носу: если ты до конца уверен в невиновности человека, то дать ему погибнуть — страшнее, чем убить его. Тут уж погибают двое. Я не могу рисковать ни тобой, ни своей совестью. Ты скажешь: долг, служба… Черт подери, ведь не ради погон я служу…

— Вы многим рискуете.

— Такая уж у меня профессия — рисковать. — Тон был официальным, а губы улыбались, словно речь шла о веселом анекдоте.

Альгис ясно представлял, чем может кончиться для Намаюнаса эта затея, однако был рад, что начальник готов идти на риск ради того, чтобы помочь ему. И в то же время он опасался того, что может произойти в случае провала операции.

«Я не имею права пользоваться его добротой, не должен соглашаться… А он не смеет сообщать мне секретные данные и выдавать оружие… Все равно ведь шила в мешке не утаишь. Гайгалас-то остается, и Гладченко ясно приказал. Антон Марцелинович тогда не только службу потеряет, но и партийный билет положит. Нет, нет, нет и еще раз нет!»

— Согласен, — сказал Бичюс и опустил голову.

— Ну, молодец! Давно бы так. — Намаюнас подтолкнул Альгиса к столу и глотнул водки. — За успех! Знаешь, я хотел бы начать жизнь заново, только боюсь, что снова повторю все до последней глупости. Наверно, человек не может прожить жизнь по-другому, если даже --">