Михаил Ефимович Зуев-Ордынец - Песни над рекой

дерево, душу наполняют тишина и покой. Шералиев сидел в садике заставы, в густой тени могучего карагача, но в душе вместо тишины и покоя были смятение, виноватость и стыд.

Прошло уже пять дней после разговора на веранде столовой, а ничего нового не узнали колхозные комсомольцы о Дурсуне Атаеве. Мираб аккуратно, как делал он это каждый день, выходил на работу, подправлял арыки, чинил плотины и поздно вечером возвращался домой. Пока не стемнеет окончательно, делал проминку своему Кара-Кушу, но только на широком дворе, никуда не выезжая. В пятницу мираб был в мечети, но никаких подозрительных разговоров ни с кем не вел. И сегодня, как и вчера, и позавчера, младшему лейтенанту нечего сообщить начальнику заставы.

Шералиев увидел бежавшего от канцелярии вестового и встал, беспомощно вздохнув. Это от капитана, с приказом явиться младшему лейтенанту в канцелярию для доклада. Вот она, минута стыда, когда, виновато опустив глаза, надо будет выговорить не идущие с языка слова:

— Никак нет… Тоже неизвестно… Нет, и об этом ничего не узнали.

В канцелярии был только дежурный сержант. Он что-то писал, сердито шепотом перечитывая написанное. Под его столом лежала, раскинувшись от жары, рослая светло-серая овчарка. Увидев лейтенанта, она вскочила и пошла ему навстречу, стуча по полу деревянной ногой. В горячей схватке на границе диверсанты отстрелили Мушке нижний сустав передней ноги. Оставалось пристрелить собаку. Но разве поднимется у солдата рука на верного друга? Заставный столяр искусно выточил ей маленький протез, а за отличие в бою Мушка получила ошейник с серебряной насечкой. И теперь она жила на заставе почетным инвалидом.

Шералиев опустился было на корточки погладить собаку, но в канцелярию уже входил Кормилицын. За капитаном походкой каменного гостя вошел его заместитель, старший лейтенант Кравченко. И сразу стало тесно, словно внесли и поставили огромный шкаф. Квадратные плечи, выпуклая просторная грудь, огромная лобастая голова и ноги как тумбы — все было массивно, могуче и прочно. И никак не подходил к широкому и тугому, словно сжатый кулак, лицу старшего лейтенанта маленький курносый носик, обгоревший на солнце до того, что кожа на нем лупилась, как скорлупа на мятом яйце.

— Ох, и печет, будь здоров на пасху! — закричал он глухим мальчишечьим альтом, неожиданным для его могучей фигуры. — Будет «черная буря» с той стороны, вот увидите!

Он шумно вздохнул и вытер бритую голову и шею большим, крепко надушенным платком. Капитан подозрительно потянул носом душистый запах:

— Опять переменил марку?

— Опять.

— Слышу, что теперь уже не «Огни Москвы». Какой теперь?

— Шипр. Мужской запах.

— А почему он мужской? — засмеялся капитан и посмотрел весело на взволнованное лицо Шералиева. — Ого! Вижу, что сегодня есть новости.

— Никак нет, товарищ капитан, — уныло ответил младший лейтенант. — Нет новостей никаких.

— Неправда, есть новости, — вмешался Кравченко.

— Пошли ко мне, — остановил его Кормилицын.

И когда они сели в крошечном, с одним окном кабинетике начальника заставы, старший лейтенант, прикрыв дверь, сказал:

— Первая новость — кузнец Мюмюн отказался платить налоги и бросился с ножом на сборщика. Жандармы хотели его арестовать, но Мюмюн бежал.

— Поймают, — вздохнул капитан. — И отправят в лазуритовые копи. Пропал парень. Так. Дальше?

— У любимого коня помещика кто-то обрил челку, обрезал хвост под репицу и оседлал передней лукой назад: пожелание скорой смерти.

— Жалеть не будем, — дернулся мускул на щеке капитана. — Один его фортель с водой чего стоит. В тиски зажал, мерзавец, улучамларских мужиков.

— Они теперь воду из старого хауса берут. А какая в нем может быть вода, если берега почернели от овечьего помета? — возмущенно пропел высоким раздраженным альтом старший лейтенант.

— Все? — посмотрел на него капитан.

— Нет, не все. От гнилой воды из хауса деревенские ребятишки животами валяются. А лечат их отваром на белены и верблюжьего помета. Вот это лекарство, будь здоров на пасху! — зло, визгливо захохотал старший лейтенант, но, увидев ошеломленные глаза Шералиева, сделал плачущее лицо:

— Ну чему ты удивляешься, младший? Откуда и это знаю? Колхозные партийцы сообщили. Вчера опять Дурсун во дворе мечети беседу со стариками имел. Нет, вы мне скажите, за каким чертом он передает нашим колхозникам всякую чепуху? Рекламой --">