Владимир Яковлевич Ленский - Людмила

сторонам. Из окна бельэтажа на нее смотрел Лунц. Он живет в этом доме, он ждет ее!.. Он усмехнулся и поклонился, как бы говоря: "Я к вашим услугам"...

Людмила, побледнев, отвернулась. Она чувствовала, что Лунц смотрит ей в спину: не завернет ли она к нему в дверь?..

А дома ей мать сказала:

-- Тебе есть письмо... От кого это, Лила?..

Девушка вспыхнула.

-- Письмо? -- она тотчас же овладела собой и равнодушно проговорила: -- Это, вероятно, заказ в парикмахерскую...

Она молча допила свой чай и ушла к себе в комнату. Там она нашла на туалете письмо; такой же зеленоватый конверт, тот же почерк. Людмила вскрыла конверт, задыхаясь от волнения.

"Люблю вас! Если бы вы знали, как люблю вас!.. Не сердитесь на меня, не оскорбляйтесь тем, что я зову вас к себе. Ведь, это -- зов любящего, который не может быть оскорблением. Жду вас. Лунц".

Людмила несколько раз перечла записку и гневно разорвала ее. Взволнованная, смущенная, она готовилась ко сну, в то время, как ее голова горела, все тело прохватывала горячая дрожь. В горле и груди что-то щекотало, она не могла удержать истерический смех, клокотавший в груди. Она тихо смеялась, вздрагивая плечами, из ее глаз бежали слезы. Подушка, к которой она припала, чтобы заглушить смех, намокла от слез...

V.

Каждое утро получала Людмила записки Лунца в парикмахерской и каждый вечер находила их у себя в комнате на туалете, куда клала их ее мать, недоумевавшая, но боявшаяся расспрашивать дочь. Они походили одна на другую, хотя и составлялись из различных выражений, неизменно начинаясь со слов: "Люблю вас" и кончаясь словами: "Жду вас"...

Целый поток нежных, страстных, любовных слов изливался на Людмилу, не истощаясь, вея настоящей любовью, неутолимой страстью. В каждой записке было не больше пятнадцати-двадцати строк, но эти строки накоплялись, сливались, образуя целое море любовного красноречия, страстного безумия. Их сумасшедшая настойчивость, нервность напряженного ожидания, трепетавшая в словах, подавляли Людмилу, сообщали ее нервам неодолимый трепет. Она рвала записки одну за другой, с гневом обиды, с раздражением оскорбленной стыдливости и чистоты, но не могла побороть в себе искушение прочитать их, прежде чем разорвать...

Мало-помалу любовный дурман начинал оказывать свое действие, окружая голову Людмилы горячим душным облаком, наполняя тело дрожью желания, упоением этого нежного, горячего поклонения. Она не пропускала ни одного слова, чтобы не запомнить его, не впитать его всем своим женским существом, изголодавшимся по любви, лести, комплиментам. В ней проснулось дремавшее до сих пор тщеславие, заговорила гордость женщины, которую любят, которой поклоняются и которой жаждут...

Рассудочно не придавая значения этим запискам, смеясь над ними, как над чудачеством, оскорбляясь целью, к которой они должны были прокладывать путь, Людмила удивлялась, недоумевала, возмущалась, но с острым любопытством, болезненным наслаждением принимала их сладкий яд, незаметно для себя отравляя им свою душу, свой мозг, свое невинное тело. Она привыкла к чтению этих записок, к ежедневному приему этого любовного яда, как привыкают люди к морфию, гашишу, алкоголю. Они становились для нее необходимыми, наполняя ее безрадостную жизнь, придавая ей подобие живого, трепетно текущего существования...

Вместе с тем в Людмиле вспыхнула мечтательность ее первой юности, голубой весны девического расцвета, давно оставшейся позади нее. Ее воображение разыгрывалось с прежней силой, словно ей снова было шестнадцать лет, словно только что созрело ее тело, налившись горячей кровью, страстью. Перед ее глазами, плававшими в тумане грез, рисовались картины весеннего, молодого, сантиментального счастья. Любовные мечты девушки! Это -- весенний туман, плавающий над землей, насыщающий ее влагой, приготовляющий ее к жизни, к принятию плодотворного света и тепла солнца -- любви. Это -- золотой летний зной, наливающий сладкими, ароматными соками яблоко Евы, таящее в себе жгучую тайну познания страсти. Это -- таинственная, чарующая песнь зеленого Пана, божественного бродяги, милого проказника весны, властный зов природы к осуществлению ее предначертаний, светлая музыка легкокрылых эльфов, пляшущих у брачного грота Венеры...

Мечты одолевали Людмилу. Она мечтала в парикмахерской за работой, совершенно забываясь, устремляя затуманившийся взор в пространство, мимо всего обыденного, обычного, машинально перебирая --">