Владимир Яковлевич Ленский - Приключение

Ленский Владимир Яковлевич
Приключение

Владимир Ленский

Приключение

Промежуток между десятым и двадцатым числом каждый месяц повергал Королева в уныние и тоску. Приблизительно, к десятому -- кончались деньги, и во всем начинала чувствоваться недохватка: то чай и сахар выйдут, то иссякнет запас табаку и гильз, то у жены на кухне вдруг окажется полное отсутствие риса, круп, муки, кофе, перца; приходилось идти в мелочную лавочку и униженно просить кредита до двадцатого. Жена в эти дни становилась невыносимо раздражительной и ворчливой, дети капризными и надоедливыми, комнаты казались тесными, неубранными, неуютными -- и нелепость и ненужность этой серой, скудной жизни представлялись настолько очевидными, что оставалось только достать хорошую веревку и выбрать покрепче крючок...

Но в самый критический момент, когда нужда и вызываемое ею уныние достигали высшей точки -- наступало заветное двадцатое число, и мысль о веревке сама собой бледнела и стушевывалась перед приятной перспективой целых двадцати дней благополучия и спокойствия...

В описываемый день, -- это был лучший день месяца -- двадцатое число, -- Королев шел со службы, приятно думая об ожидающем его заслуженном отдыхе после обычных занятий и о благополучии, которое он нес в кармане в виде шестидесяти рублей, полученных им за месяц усидчивого, кропотливого труда... Что можно было бы сделать на эти деньги? Пойти несколько раз в Народный дом и послушать "Фауста", "Аиду", "Риголетто", посмотреть "80000 верст под водою" (говорят, очень интересно!), кутнуть с товарищами в ресторане, хотя бы у Неменчинского на Садовой (там струнный оркестр играет!), купить себе новый портфель и тросточку с серебряным набалдашником, и потом -- граммофон или полифон заводной, подарить жене нижнюю шелковую юбку (она давно мечтает о ней) и свести ее в кинематограф, а Жоржику, Леле и Жене -- лото, чтобы они хоть цифры читать научились (некогда заниматься с ними, растут неучами!)...

Это были давние, заветные мечты Королева, которые всплывали и томили его каждый раз, как он получал жалованье. Но вслед за ними неизменно вставал вопрос: что нужно сделать на эти деньги?.. И об этот проклятый вопрос разбивались все мечты и желанья. "Двадцать два рубля за квартиру, восемь в мелочную лавочку, пять в мясную... тридцать пять!.. У Лельки сапожки порвались... Жоржику нужно пальтишко... сапожки -- рубль с четвертью, да пальтишко -- два с лишним... итого -- четыре... Жене калоши и шаль -- то же рубля четыре... Мне брюки (совсем сзади протерлись!) -- пять рублей... четыре и четыре -- восемь и пять -- тринадцать... Тридцать пять и тринадцать -- сорок восемь... Да табак два рубля -- пятьдесят... Остается десять рублей. Если по полтиннику в день на обед -- значит... опять не хватит до двадцатого!.."

От этих расчетов у Королева засосало под ложечкой и начинало портиться настроение. "Свинство! -- думал он с досадой. -- Работаешь, работаешь -- и все чёрту на подкладку! Хоть бы какое-нибудь удовольствие!.."

Он вспоминал товарищей, холостых и беспечных, кутивших по ресторанам и кафешантанам с красивыми и веселыми женщинами, о которых они по утрам тихо переговаривались во время занятий, хихикая и подмигивая друг другу при упоминании какого-нибудь женского имени. И имена все были странные, непременно нерусские -- Ванда, Марина, Изабелла, Альфонсина, Иветта, и в устах товарищей они приобретали для Королева какое-то таинственное значение. Ему чудились необычной красоты женщины с бледными лицами, окутанными черной вуалью, робкие, влюбленные взгляды и где-то, в таинственно сумрачных альковах, пламенные поцелуи и объятия...

"Хоть бы один раз испытать что-нибудь такое!.. -- думал Королев. -- Вот так -- плюнуть на все и -- закрутиться!.." Эта мысль показалась ему забавной, но сколько он ни старался развить ее и наполнить какими-нибудь реальными образами и картинами это "закрутиться" -- у него ничего не выходило; получалось что-то смутное, расплывчатое, неопределенное. Веселые женщины все были с лицом его жены и с ними нисколько не было веселей, чем с женой; а заманчивая таинственность ночных кутежей и оргий куда-то уплывала, оставляя в воображении совершенно пустое место...

На Садовой улице он сел в трамвай, который должен был довести его до Покровской площади, где была его квартира. Эту роскошь он позволял себе только в день получения жалованья, и ею же он решил ограничиться и на --">