Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Суд идет

докторам. Извольте иметь дело с таким субектом.    -- Корольков опять проигрался, многоуважаемый,-- сообщал доктор.-- Я не понимаю, откуда он берет средства? Режется отчаянно.    -- А Мандрыкин?-- машинально спрашивал Иван Павлович.    -- Ну, этот не пропадет... Совсем погибал и, представь себе опять отыгрался... Все удивляются, многоуважаемый.    Про себя доктор невольно подумал:    "Вот тоже интересный вопрос... У человека смерть на носу, а его заботит, отыгрался или не отыгрался Мандрыкин".    -- У Братчикова жена очень больна,-- сообщил он в заключение ни к селу ни к городу.-- на-днях был консилиум. По моему мнению, она без надежна...    -- Кажется, у них трое детей?-- спросил Иван Павлович, поднимая брови.    -- Да, что-то около того...-- равнодушно ответил доктор.-- Собственно говоря, был самый пустой случай... да... Но произошло одно неприятное осложнение, тоже, по существу, ничтожное, а вместе эти пустяки совершенно изменили картину.    -- В вашей медицине все так: маленький хирургический случай, пустяки, а смотришь -- и разыграется что-нибудь серьезное,    -- Не всегда, многоуважаемый.    По лицу доктора Иван Павлович заметил, что тот только тянет время, а самому давно хочется уйти. Ему это было и обидно и больно. Именно теперь ему хотелось, чтобы доктор посидел подольше, что-нибудь болтал и вообще наполнял ту пустоту, которую Иван Павлович начинал чувствовать у себя дома с каждым днем все сильнее. Это было совершенно особенное ощущение, которое испытывается при переезде на новую квартиру, когда еще не решено, где и какую мебель поставить.    -- Однако мне, многоуважаемый, пора...-- решительно заявил доктор, поднимаясь.    -- А я думал, что ты останешься позавтракать?    -- Нет... У меня есть один трудный случай. До свидания, многоуважаемый...    Остановившись в дверях, доктор, точно в оправдание, пробормотал:    -- Да, многоуважаемый, значит, того... Недурно бы отпуск взять. А впрочем, я заеду...   

II.

   Когда дверь затворилась за доктором, Иван Павлович почувствовал, как у него кружится голова и холодеют руки и ноги. Он должен был ухватиться за косяк двери, чтобы не упасть. Его охватил ужас отчаяния... Вот все ушли, а он остался с глазу на глаз со своею смертью. Да, смертный приговор был произнесен... И то-то такое давило в горле, а обвиненное сердце замерло окончательно.    Иван Павлович очнулся у себя на диване. Около него суетились жена и горничная. Ольга Сергеевна давала нюхать английскую соль, а горничная держала на голове мокрое полотенце.    -- Ничего... так...-- заговорил он, точно оправдываясь.-- Легонький обморок...    -- Это тебя твой Сергей Матвеич разстроил...-- обяснила Ольга Сергеевна.-- Он такой грубый... Он тебе что-нибудь, вероятно, сказал?    -- Нет, особеннаго ничего не говорил. Меня взволновал этот дурацкий консилиум, Оля...    Горничная вышла Иван Павлович сел в угол дивана и перевел дух. У него чувствовалась страшная слабость в руках, и перед глазами точно летали мухи. Ольга Сергеевна подложила ему за спину подушку и села на диван рядом. Это была немолодая женщина, брюзглая и некрасивая. Когда-то она была миловидною бойкой девушкой, а сейчас не сохранилось и тени этого далекаго прошлаго. Много ее портило и то, что она совсем не обращала внимания на свои костюмы и давно уже не носила корсета. Из мудрой экономии Ольга Сергеевна перекрашивала и перешивала старыя платья. Ивана Павловича больше всего возмущало в жене то, что волосы у нея всегда были в безпорядке и висели некрасивыми прядями, как мочалки. Так было и сейчас. Он даже брезгливо отвернулся, когда жена наклонилась так близко к его лицу, что он почувствовал, как одна прядь жениных волос щекочет его шею. А она смотрела на него такими любящими глазами. По следам пудры на лице, в морщинкам около глаз и около носа он догадался, что Ольга Сергеевна плакала и хотела скрыть следы слез.    -- Скоро завтрак?-- спросил он, чтобы сказать что-нибудь.    -- Да... А у тебя есть аппетит?-- обрадовалась она.    -- Почти... Доктор советует "питаться".    Он поднялся и отвел ея руку, когда она хотела поддерживать его. Это движение раздражило его, и он плотно сжал губы.    -- У нас сегодня телячья грудинка...-- говорила она.-- Ведь ты любишь телячью грудинку? Потом будут блинчики с вареньем, а для тебя простокваша.    -- Ах, уж эта простокваша!..-- ворчал Иван Павлович.-- До чего она мне надоела...    -- Нельзя, доктор советует непременно есть простоквашу.    -- Знаю, знаю... Ведь доктору нужно что-нибудь сказать, вот он и начиняет меня --">