Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Суд идет

какой-то тупой боли в левом боку, и он дергал плечом, инстинктивно стараясь от нея освободиться. Потом ему было неприятно, что жена не вошла в кабинет, хотя и понимал, что ей было тяжело выслушивать во второй раз докторское обяснение,-- он не сомневался, что врачи были против него, т.-е. против его болезни, и вперед приготовился выслушать какую-нибудь неприятную новость. В душе он не верил врачам, их искусству и медицине вообще.    Доктор Чередов продолжал сидеть на диване, пуская клубы синяго дыма. Это была его дурная привычка, с которой Ольга Сергеевна никак не могла помириться.    -- Да, многоуважаемый...-- заговорил он, когда Иван Павлович вернулся в кабинет.    -- Могу помочь тебе,-- предупредил его Иван Павлович:-- я догадываюсь, что вы не согласны с моим сердцем... Я приготовился к самому худшему и боюсь только одного, чтобы напрасно не потревожили Ольгу Сергеевну. В свое время все будет...    -- Да, многоуважаемый... Гм...    Иван Павлович любил Чередова, любил без всякаго основания, а просто так, как любят друзья. Он чувствовал себя как-то лучше, когда Чередов входил к нему в кабинет; любил его добродушное русское лицо, глядевшее так просто своими близорукими, большими карими глазами, любил ленивую походку с развальцем, любил его манеру говорить и смеяться. Чередов был милый человек, который всем говорил -- "многоуважаемый": завертывал на минутку а просиживал часы; постоянно терял свою шапку; надевал чужия калоши; разсказывал один и тот же анекдот, как новость, и томил хозяина в передней, прощаясь по десяти раз.    -- Да, многоуважаемый, мои коллеги не совсем хорошо отнеслись к твоему сердцу... Оно мне ужо давно не нравится. Вообще машинка испортилась... да...    Чередов подбирал слова, напрасно желая попасть в свой шутливый тон, который уже совсем не подходил к данному моменту.    -- Видишь ли. многоуважаемый, в чем дело...-- продолжал он, исчезая в облаке табачнаго дыма.-- Конечно, все мы смертны, и медицина не всесильна... да...    -- Не тяни, пожалуйста... Говори прямо: очень плохо?    -- Да, т.-е... как смотреть на дело...    -- Знаешь, я не люблю уклончивых ответов, да и обманывать самого себя -- неблагодарный труд. С год протяну?    -- Дело в том, что нужно опасаться катастрофы... Есть опасные признаки, и я не скрываю от тебя опасности... Но наш приговор не имеет еще обязательнаго характера... Есть и надежды... т.-е. мы можем ошибиться, как и другие консультанты.    -- Да, это, действительно, надежда...-- заметил Иван Павлович, подергивая левым плечом.-- Впрочем, все на свете идет так, как следует итти.... У природы есть свои законы.    Больше всего огорчило Ивана Павловича то, что доктор не мог определить срока, когда он приблизительно опять может заняться своей привычной работой в суде. Развратному мещанину Иванову положительно везло какое-то слепое счастье, и он, наверно, как налим, вывернется из рук правосудия. Иван Павлович не доверял своему помощнику, который был и молод и неопытен.    -- Нужно взять годовой отпуск...-- тянул доктор.-- Сейчас, зимой, конечно, деваться некуда, а на лето мы отправим вас на Рейн, в Наугейм... Будете купаться в шпруделе. Вообще не следует терять надежды...    -- Ну, годового отпуска я не возьму,-- решительно заявил Иван Павлович, начиная сердиться на доктора.-- Я прослужил двадцать три года и пользовался отпуском в две недели только один раз, когда была больна жена.    Доктор молча пожал плечами и заговорил о чем-то постороннем, неловко заминая разговор. Негодяй Иванов окончательно уходил из рук прокурора, и Иван Павлович опять видел этого дрянного лгунишку, который, наверно, опять обманет какую-нибудь неопытную мещанскую девицу. Карающая рука безсильно падала, а лукавый мещанин торжествовал. Иван Павлович окончательно разсердился на доктора и, по пути, на всю медицину. В свою очередь, доктор тоже немного разсердился. Как это люди не хотят понять, что все кончено и упрямство ни к чему не поведет. Конечно, Иван Павлович -- служака, но как он не поймет, что его положение безнадежно... Эти сердечные больные все на один лад: надежда до конца, пока не протянет человек ноги. А тут еще приговоренный к смерти старый друг... Чередов с эгоизмом здороваго человека думал о том, как бы хорошо было поскорее отделаться от упрямаго друга и освежиться на воздухе. Собственно, жалости он не испытывал никакой. Мало ли людей умирает, и в свое время каждый умрет. Сердечные больные -- самый несносный народ, потому что они до конца могут держаться на ногах и не верят --">