Лев Иванович Ошанин - Вода бессмертия

Ты не в гору идешь, а с горы.

Их раскрыли. Бессонно пытали потом.

И забили их всех наповал.

Хоть в числе заговорщиков выцветшим ртом

Каллисфена никто не назвал.

Но в случайных намеках, сквозивших едва,

Отделив от пустот существо,

Александр Каллисфеновы слышал слова,

Узнавал непокорство его,

Споры те, что, бывало, с ним вел по ночам.

Отвлекаясь от чаш и от дел.

Каллисфена не отдал пока палачам,

Но в железные цепи одел.

В тесной клетке за войском его повезут —

Пусть в покое помыслит пока

Над собой, над судьбой…

                                       Разыграется суд,

Как домой доберутся войска.

Аристотель пусть будет на этом суде —

Пусть глаза прикрывает рукой…

А пока трубачи протрубили везде —

Войско в новый снялось непокой.

Кто же знал, что замолкший ораторский рот

Станет горек и сер, как сухарь.

Что от вшивой болезни историк умрет,

И судить будет некого, царь.

Ты вступил в край слонов, леопардов и кобр,

Только ширится список обид —

Аристотель был смолоду крут и недобр,

Каллисфена тебе не простит.

Отступление второе

В сердце глухое жженье.

За горло тоска берет.

Что лечит тебя?

                          Движенье,

Бездомное слово «вперед».

Баллада третья

Как всегда, Александр отдыхал на коне

От докучных дворцовых забот.

Ну а эта дорога дороже вдвойне —

Он в индийскую землю идет.

Где-то там, на неравные части деля

Весь непознанный мир-великан,

В незакатный прибой оборвется земля,

Зашумит Мировой Океан!

…Пропускает он конницу. Цокот копыт

Полнит душу покоем опять.

Солнце копья фаланги его золотит

И по копьям спускается спать.

Словно нет ни измен, ни нависших угроз.

Словно он в самом первом бою.

Стой, а что там ползет за фалангой? Обоз

В тридцать верст колесит колею.

Вот что тащат с собою его храбрецы —

Побрякушки, тряпье, пустяки…

На повозках торговцы, на мулах жрецы.

На верблюдах узлы и тюки.

Как же с этаким счастьем по снежным горам,

Где повсюду то пропасть, то взлет!

Царь на первом привале пошел по шатрам.

— Чье имущество сзади ползет? —

Старый воин печально сказал:

                                            — Много лет

Войско летом в пути и зимой.

Есть добыча, а дома у воинов нет.

Скоро ль, царь, мы вернемся домой? —

А второй, молодой, оперся на копье:

— Ты не ведаешь, царь, это чье?

Это едет богатство мое и твое,

И побольше твое, чем мое! —

Царь негромко сказал:

                  — Что мое — все сюда! —

И пошли за верблюдом верблюд,

За повозкой повозка — слепит красота…

Чуть не четверть обоза везут.

Прямо в кучу летят, раздирая покров,

Ожерелья и ладан-дурман.

Из браслетов и чаш, из одежд и ковров

На глазах вырастает курган.

Царь ведет с Аристотелем давешний спор:

«Нет дороги обратно. Смотри!»

— Факел! — крикнул он людям.

                                    И вспыхнул костер,

Чтоб пылать до индийской зари.

И уже полководцы швыряют свое,

И пошла круговерть по шатрам —

Запылали шелка, золотое шитье,

Вся добыча — огню и ветрам.

Знатный воин схватил серебрёный хитон,

Брошь зажал в задрожавшей руке,

Бросил в самое пламя и выдохнул стон,

И слеза потекла по щеке.

Брошь крутилась и корчилась в синем огне.

Царь сказал:

                   — Ну зачем тебе брошь?

Голым ты родился, голым входишь к жене,

Голым в серую землю уйдешь.

А костер полыхал, содрогался и пел,

Груз людского богатства круша.

Александр на огонь этот чистый глядел,

Промывалась, светлела душа.

И, несбыточной, той же мечтой обуян,

Разгоняя рукой полутьму,

Царь трубить приказал:

                                  Мировой Океан

Скоро ноги оближет ему.

Он разрубит загадку — на то и велик! —

Где конец всем дорогам земным.

Вот когда Аристотель --">