К. Рогнич - Бежать

неправильным. Так не должно было быть. Детям нельзя лежать на земле, и слишком долго мокнуть под дождём без зонта, и, в конце концов, в одиночестве валяться ночью посреди леса. Кто-то обязан был прийти и поругать её. Кто-то должен был взять её за руку, поднять с земли. Сказать, чтобы никогда больше не смела так делать. О, как же сильно Мэг сейчас хотелось, чтобы кто-нибудь её отругал.

Но никто не приходил. Лес трещал и плакал, шелестел миллиардами листьев, но ни одному из них не было до неё дела. Теперь никогда никому не будет дела.

При мысли об этом под веками что-то нагрелось и защипало. Ужасно хотелось заплакать, но она не могла – слёзы закончились.

Она не знала, как долго лежит здесь. Знала лишь, что вставать бессмысленно. Ей ведь некуда было пойти. И не к кому. Она вспомнила выстрелы, которые слышала после того, как покинула дом. Они были такими громкими. Такими безжалостными. Ей не хотелось думать о том, что они значили, но теперь, когда первородный страх уже ушёл, усмирить поток мыслей казалось невозможным.

Роджер, думала она. Роджер, Роджер. Роджера… Она подумала о том, что вместо него на полу теперь лежит что-то скомканное, мокрое и тёплое. А может быть, уже холодное.

Когда ей было пять лет, мама рассказала ей о смерти. Роджер всё уже тогда знал, но сидел рядом – потому что это было слишком страшно вынести одной. Мама показала ей картинки кладбищ и объяснила, что все-все однажды окажутся там.

«Они не будут больше дышать, двигаться, думать, разговаривать, понимаешь, милая? Все животные однажды умирают, и все люди тоже.»

«А когда?» – спросила тогда Мэг, хотя, вообще-то ей хотелось задать совершенно другие вопросы.

«Каждый умирает по-разному и каждый в своё время. Никто не знает, кто и когда умрёт.»

«Значит, мы все тоже умрём?» – спросила Мэг, и на этот вопрос она действительно хотела услышать ответ.

«Да, солнышко. Папа, и я, и Роджер… И даже ты… Когда-нибудь. Но я могу тебе сказать одно – это произойдёт очень нескоро.»

«Ты же сказала, что этого никто не знает.»

«Правильно. Ты молодец, что слушаешь меня. Но это я точно знаю, поверь мне. Кое-что твоя глупая мать всё-таки знает»

И она обняла Мэг, и Роджера и, наверное, поцеловала их в макушки, как она всегда делала, а Мэг вдохнула тёплый запах её кожи, коснулась носом тоненькой цепочки на шее, и совершенно успокоилась. Она тогда успокоилась настолько, что забыла свой главный вопрос.

«А это больно?» – спросила она потом у Роджера. Всё-таки, он уже знал всё.

Но Роджер только пожал плечами:

«Не знаю. Наверное, смотря, как ты умрёшь. Я не знаю, больно ли само умирание, если честно. И, думаю, никто этого не знает. Меня это пугает, если честно» – доверительно прибавил он тогда.

Теперь-то он узнал. Узнал, потому что мамины обещания ничего не значили. Мама тоже ничегошеньки не знала. И теперь она валялась в углу кухни, как дырявая тряпичная кукла.

Мэг закрыла глаза и взвыла. Вой получился совсем тихим и сразу утонул в дожде. Ей хотелось перекричать этот дурацкий шум, который словно насмехался над её болью. Хотелось орать так громко, чтобы человек, покидавший сейчас её дом, упал замертво от удара звуковой волны. Но горло слишком ослабло от бесконечных рыданий, а голова болела так, как будто в следующую секунду должна была расколоться. Веки вдруг стали настолько тяжёлыми, что, казалось, все невыплаканные слёзы собрались именно в них. Медленно, слишком медленно они смыкались, и размыкались, и смыкались, и смыкались…

Когда девочка наконец открыла глаза, дождь почти кончился. Теперь он превратился в тонкую плёнку, занимавшую каждую клеточку пространства, делающую всё вокруг однотонным и блёклым. Голова всё ещё трещала по швам. А ещё было холодно. Просто до ужаса, до омерзения холодно.

В первые секунды после пробуждения Мэг, как это обычно бывает, не вспомнила ничего. Всё, что она чувствовала тогда – холод и влагу. Очень много холода и влаги. Сквозь пелену сна она даже успела подумать, неужели же её забыли перенести из палатки в кровать. Видимо, вот что случается, если провести ночь не в своей спаленке.

А потом обрушились воспоминания. Гигантским шипом они пронзили всё её существо, ударили куда-то в спину, проломили грудную клетку и вышли наружу – все в крови и золотых цепочках. Мэг охнула и резко села. Виски от этого так и вспыхнули. Девочка плотно зажмурилась. Стоило сделать это, как перед глазами поплыли ярчайшие картинки: папа возится с дверным замком, вяленые --">