Геннадий Дмитриевич Новожилов - Московский Бисэй

Геннадий Новожилов
Московский Бисэй

Антонине, милой сестре.

Положив согнутую руку на стол, Костя лег на нее щекою и принялся смотреть на банку с водой, куда только что капнул черной тушью. Тушь устремилась на дно, расползлась в пути осьминожьими щупальцами.

– Бисэй!^1 – громко произнес Костя, и звук его голоса, словно капля туши, устремился к началу двадцатого века, где одетый в черное кимоно Акутагава, выпростав из широкого рукава худую руку с зажатой в пальцах кистью, окунал ее в тушечницу. Держа кисть вертикально, касался ею листа, и ссыпались с кончика иероглифы.

Бисэй стоял внизу под мостом и ждал ее…

– Мне необходима своя, личная, мне одному принадлежащая книга

Акутагавы. В конце концов, у меня нынче день рождения! – несколько разгневался Костя.

Он побрился, принял душ, облачился в новенькое элегантное пальтецо и вышел из дома. Доехав до “Площади Революции”, отправился мимо

“Метрополя” к Кузнецкому. Постоял у Малого, просмотрел репертуар.

“Сходить, что ли?” Как бы прося совета, повернул голову к изнуряемому голубями бронзовому Островскому. С двумя билетами на

“Лес” зашагал дальше. Проходя мимо здания ЦУМа, зачем-то сообщил себе: “Мюр и Мерелиз; здесь Чехов заказывал садовый инструмент”.

С Акутагавой Рюноскэ у Кости вот что вышло…

Как-то посетив набитый подписными изданиями дом некой барышни, Костя потянул с полки книгу новелл японца и невзначай уронил. Ахнув для приличия, поднял книгу, раскрывшуюся на рассказике “Как верил

Бисэй”. Пробежал глазами коротенький текст, и его ударило: “Фильм о

Бисэе станет некоторым оправданием моего пребывания на сем свете!”

Книга была из серии “Библиотека всемирной литературы”. Можно бы и подписку через знакомых зацепить, да на кой ляд эти две сотни томов, где мусора пруд пруди. И так от книг в доме не повернуться.

– Тебе как Акутагава? – приступил к разведке Костя.

– Забавно… – Судя по тону, не читала.

– Продай этот том, – попросил Костя.

– Ты что, серия будет неполной! – испугалась владелица книги.

– Я тебе за книжку самоварец свой с медалями отдам. Он же тебе так нравится, – торговался Костя.

– Костенька, уже полночь. Ближе к делу…

“Дура! – обиделся Костя. И добавил мысленно: – Экспроприация”.

Приняв решение, отправился в спальню, сдергивая с шеи галстук британских клубных цветов.

Вышло иначе: не пришлось обворовывать жадную даму своего киношного сердца.

День рождения выдался туманным, мокрым. Всю ночь падал липкий снег, к утру подтаял, и слякоть сделалась страшенная. Зачерпнув ботинком густой водицы, юбиляр матюгнулся и с отвращением долго тряс ногой; мокрая нога немедленно зажила своей жизнью. Но тут уж, пока носок сам собою не высохнет, ничего не поделаешь, и Костя стал подниматься по Кузнецкому.

Справа, вдоль витрин книжного магазина, расставлены были, как на свадьбах или поминках, столы с книжным угощением. Костя зашарил глазами по обложкам.

– Вас что интересует? – спросил вежливый, тепло одетый букинист.

– Да у вас нет, – пробурчал в ответ Костя.

– Откуда вы знаете, что нет? – не унимался продавец.

– Ну, например, Акутагава мне нужен.

Щеки у букиниста порозовели, он приподнял накрывающий книги целлофан и вытащил том в темно-бордовом переплете.

– Вот ваш Акутагава, – протянул книгу продавец. – Из разрозненной

“Всемирки”. Извините, супера нет.

Костя напрягся, пытаясь не показаться слишком-то уж странным. И все же не выдержал, доставая деньги, захрюкал.

– Что вас так рассмешило? – улыбнулся продавец.

– И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится мудрости твоей, мой друг Горацио, – переврал Гамлета Костя.

Продавец приподнял свитер и, тыкая рублями мимо висевшего на поясе кошеля, все смотрел в спину удалявшемуся смешливому покупателю. А тот, листая на ходу книгу, с жадностью дистрофика откусывал то от одного текста, то от другого. Одумавшись, он отыскал в содержании нужную страницу и, будто проверяя, все ли на месте, раскрыл на ней том и принялся вычитывать.

Наверху, над ним, за высокими каменными перилами, наполовину обвитыми плющом, по временам мелькали полы белых одежд проходивших по мосту прохожих, освещенные ярким заходящим солнцем и чуть-чуть колыхающиеся на ветру… А она все не шла.

– Ах ты Господи! Это их всегдашнее чуть-чуть! – заходился Костя в непонятных постороннему восторгах. – Как это по мне! Это мое! Мое это!

Его толкали, а он --">