Артём Владимирович Ляхович (Muzylo) - Логово Змиево

Слова

Украïни

№ 5

Артём Ляхович

ЛОГОВО ЗМИЕВО

квест

Freedom Letters

2023

Посвящается Восьмой сонате Прокофьева

Время испортилось.

Г. Гарсиа Маркес

ПРОЛОГ

Гаражи, гаражи, заброшка. Забор. Там промышленное за ним что-то, ржавое, угловатое. Ещё гаражи. Старый магаз — вон вывеска над битой витриной. Не поймёшь в темноте какая: «ХОЗТОВАРЫ», или «ГАЛАНТЕРЕЯ», или «ОВОЩИ-ФРУКТЫ», или просто «МОЛОКО»…

Может, тут? Или в заброшке?

Нет. И то и то — послевоенное, невкусное. Совсем без этого. Без знаков. Магаз так и вовсе застойный, шестидесятых или ещё позже. Заброшка — обычный барак. Баракко. Может, всё-таки там? Но нет, вряд ли. Нет. Нет. Надо идти дальше, надо искать.

Идём.

А что дальше-то? Вот там, где кусок улицы и полдома выхвачены фонарём, тусклым, прибитым каким-то, будто он боится гореть. Ничего там такого нет. И дом вроде бы не тот: семидесятые, бетон сплошной, глаза б не видели… Почему ведёт туда?

Ладно. Пошли. Хоть там и промзона, и бетон, но пошли. Старый-то город ещё немного был здесь, ещё есть в этой земле немного живого, — просто посносили к чертям, как везде. Авось не всё снесли, авось что-то осталось. Ещё минимум два квартала наши.

Вот и фонарь. Ну, привет, фонаревич. Трусливый фонаревич, затюканный фонаревич. Или стыдливый? Вот заводской цех, бетонный, здоровенный, эдакий громила семидесятых, тоже заброшка, естессно, и вся в надписях — смерть таким-то, позор таким-то. Ну и три буквы, конечно. С иллюстрацией. Помнишь, как пацанёнком увидел и спросил: ма, а тут космодром? Почему космодром, не поняла ма. Ну как же, вон ракета нарисована. Потом, в школе уже, разобрался, что за ракета и чем она стреляет…

Так. А вот это уже совсем интересно. Сразу за бетонным громилой — эдакий трёхэтажный тип… хотя совковые фасады лучше называть, наверно, «гражданин» или «товарищ». Облицован плиткой. Ни декора, ни старых рам, ничего такого. Темно, впрочем, стыдливый фонарь этот почти не достаёт сюда.

Неужели здесь?

Чёрт-те что. Всё спуталось-перепуталось, поди разбери… Как по плитке судить — так максимум шестидесятые. Ну, допустим, облицевали позже, иногда делали так, душили стариков косметикой…

Ладно. Хоть с виду и обычное баракко, но проверим. Фонит-то огого как, даже в ушах щекотнуло. Так-с, значит, калитка. За калиткой — бурьян, за бурьяном — куча, за кучей — не пойми что. Комья мрака, мать-тьма… А что с домом? А?

А с домом-то то самое. Вот он! Вот он, росток старины, закатанный в плитку, но ещё живой. Живёхонький — дворовая кладка та самая, даже клейма слышны, вот тут одно, и тут, и чуть дальше тоже есть. «Кирпичный заводъ Бехнеръ», наверно, а может, и другое что-то. Рассмотреть бы… но ты ведь знаешь: знаки слышнее в темноте.

Неужели всё-таки здесь?

Домик-то непростой. Никакой он не «гражданин» и не «товарищ»: намучили его, залепили плиткой и сбили, наверно, все карнизы, — но суть-то осталась. Вот там, с тыла, в двориках в этих, всё обычно и прячется. Там тебе и кирпичи с клеймами, и веранды, и двери с латунными ручками. И старые «Победы» с «москвичами», иногда и не скелеты даже, а вполне живые с виду. И накипь старых квартир просачивается, стекает во дворики — приёмниками «Рига» и «Воронеж», тюками макулатуры (какой-нибудь Мосгиз, 1946 год, а то и яти, бывало, промелькнут) или же просто запахом прошлого из-под пыльных рам. У пятидесятых один запах, у шестидесятых — другой, с терпкой крикливой ноткой…

Вот тут, под этой рамой, и фонит. Да? Да? Шершавая стена, щербатая, влажная (чего плачешь, старикан? чем они били тебя?), подоконник — тоже древний, хоть и не видно его, но ведь слышно, слышно же. И как раз под ним…

А вот и он.

В мусоре, под ржавой кровлей подоконника. Маленький такой, гладкий, шершавый на ощупь, с острым краем. Да?

Да.

Он.

Ну?! С находкой!

В такие минуты всегда стоит застыть и прислушаться. К находке, к себе, к темноте. К городу и его