Артём Владимирович Ляхович (Muzylo) - Логово Змиево

эту твою Рудольфовну, так говорю ей…

И однажды он понял, что это.

— Уеду на хрен! — орал он тогда на мать. — Как вы все тут живёте?! Как вообще можно так жить?!

(Его сильно допекло школьное начальство.)

— Лёвик! Это же твоя школа родная!

(Мама и сама любила ругнуть директрису, но с ним всегда придерживалась официальной позиции.)

— Ага, родная. Роднее некуда…

— А ты как думал? В твоей консерватории — там с тобой, конечно, «о, Лев Евгеньич, ля-ля, сюси-пуси», ну конечно, да. Там солидно всё, красиво, колонны, я понимаю. Ты думал, ты кому-нибудь там нужен? Думал, этой Рудольфовне своей нужен? Выпрет тебя когда-нибудь под зад коленом, и всё, чтоб дочку свою бездарную!.. А школа — она же твоя. Родная. Ты тут вылупился, понимаешь?

Вот тогда-то Лев и понял.

Он понял: его город — это как родня. Унылая, склочная, вся в претензиях, в обидках друг на друга, как мама с папой, когда они ещё были вместе. Но зато родня. Свои. Кто такие «свои»? Те, кому ты зачем-то нужен. Хоть для чего-нибудь — как партнер для скандала, например. Как донор энергии, времени, внимания, денег — чего угодно. Но нужен. Потому как родня. Свои.

А Швейцария — правильный мир правильных людей. Вежливых. Внимательных. С ними легко: не накричат, не обидятся, выслушают, поймут. Простят. Ну, или просто забудут. Потому как ты на самом деле им не нужен. Им на тебя плевать. Талант не талант, играешь не играешь. Плевать, и всё.

Здесь на талант тоже плевать, — но зато ты свой. И всё здешнее для тебя своё. Весь Змиев, все эти улицы с автохамами, эти очереди с боевыми бабками — как старый матрац, который весь в дырах, и неудобно, и ты кряхтишь, мостишься среди этих дыр, к которым привык шкурой и костьми — лопаткой к той дыре, затылком к этой. И ерзаешь, когда их нет и всё удобно и правильно, и никак не можешь заснуть…

— …А?

Лев опять поднял глаза на маму.

— Дохлый какой-то, говорю. Мотался чёрт-те где, ботинки вон еле отскребла. И не ешь совсем. Температуры-то нет?

— Да как же не ем, — заёрзал Лев под её взглядом. — Вон сколько съел.

— Точно нет? Давай померяем!

И пошла оборона, знакомая Льву во всех тонкостях с детства.

Главное было внутренне знать, что он не сделает того, чего от него хотят — хоть земля тресни под ногами, хоть луна падай с небес. И при этом не сказать, не моргнуть и не выдохнуть ничего такого, на что можно обидеться. Иногда получалось, иногда нет; но сейчас Лев твёрдо знал: никакую температуру он не померяет. Потому как ему всё равно. После еды он сам стал, как эта картонная булка, и ему было всё равно. Вот вообще всё равно. А когда всё равно, у мамы не получается обижаться дольше пяти минут.

— Хоть бы с тренажёром со своим… — она шумно вышла в коридор. — Охлял совсем. За диссертацию когда возьмёшься? — донеслось из комнаты.

— Когда запись сделаю, — крикнул Лев и прислушался.

Тишина.

Вздохнув, он сглотнул остатки булки, выплюнул то, что не проглотилось, и взялся за посуду.

— Иди уже, — пихнула его мама, выросшая за спиной. — Иди, иди, не брызгай.

— Я помою, — сказал Лев, как всегда.

— Знаю я, как ты помоешь… Ого. Пятый час. Ты в курсе, когда обедают нормальные люди?

По идее Лев мог бы и не браться за посуду. Но тогда это было бы совсем уже. И каждый день он играл в эту игру, зная, что две тарелки, которые он успеет помыть, мама демонстративно помоет заново.

— Спать будешь? Не ложись сразу, холестерин… Может, как раз и за диссертацию?

— Нет. Пластинки поперебираю. Потом за инструмент.

— А. Рухлядь эту свою. Сколько ещё будешь таскать в дом? Ты знаешь, что вирус продолжает размножаться на поверхности предметов, даже если… — доносилось со спины.

Лев вошёл в комнату. Сказал «угу», прислушался и прикрыл дверь.

Новая порция пластинок ждала его в углу, сразу за Одоробалом. Так мама прозвала граммофон, новокупленный, с большой латунной трубой. И Лев тоже стал так здороваться с ним (мысленно) — «привет, Одоробало!».

Он глянул в почту (от Панночки — ничего) и распаковал своё приобретение. Вот они. Вот они, мои хорошие. Четырнадцать штук, четырнадцать моих лапочек, и все дореволюционные, как на подбор. «Фаворитъ Рекордъ», «Орфеонъ Рекордъ»,

--">